В то же время французский флот перемещался из Тулона в Северную Африку. Выход был намечен на день раньше, но в Париже 2 августа морской министр доктор Готье «случайно забыл» направить торпедные катера и эсминцы в Ла-Манш. Разгорелся скандал, и Средиземноморский флот оказался его заложником. Военный министр Мессими был одержим идеей ускорить переправку Колониального корпуса. Доктор Готье, смущенный своим промахом в Ла-Манше, теперь проявлял неумеренное рвение и, впав в крайнюю воинственность, предложил напасть на «Гебен» и «Бреслау» до объявления войны. «Его нервы на пределе», — заметил президент Пуанкаре. Морской министр разошелся до такой степени, что вызвал военного министра на дуэль, но благодаря усилиям коллег, которые разняли комбатантов, он в конце концов обнял Мессими со слезами на глазах и согласился подать в отставку по состоянию здоровья.

Недоумение французов относительно позиции Великобритании, которая не спешила определять свое отношение к происходящему, лишь усугубляла ситуацию. В 4 часа вечера кабинету министров наконец удалось сформировать более или менее единодушное мнение и отправить телеграмму французскому главнокомандующему, адмиралу Буэ де Лапейреру. В телеграмме говорилось, что «Гебен» и «Бреслау» замечены в Бриндизи, и, получив сообщение об открытии военных действий, он должен «остановить их» и защищать транспорты, а не просто те конвоировать.

Адмирал де Лапейрер, человек опытный и суровый, которому французский флот в значительной степени обязан своим превращением из скопища проржавевших калош в боеспособное соединение, решил все равно организовать конвои, так как «сомнительная», на его взгляд, позиция англичан не оставляет выбора. Он объявил тревогу и вышел в море в 4 часа утра, через несколько часов после того, как Сушон покинул Мессину. На протяжении следующих суток три французских эскадры двигались на юг, в направлении Орана, Алжира и Филипвиля, а «Гебен» и «Бреслау» шли на запад к той же цели.

В 6 часов вечера 3 августа радист Сушона доложил адмиралу, что Франция объявила войну Германии. Адмирал приказал ускорить ход; так же поступили и французы, но скорость немцев была выше. В 2 часа утра 4 августа «Гебен» уже готовился открыть огонь по вражескому порту, когда поступил приказ адмирала Тирпица «немедленно идти в Константинополь». Не желая возвращаться без, как писал Сушон, «дегустации пламени, столь желанного для всех нас», рейдеры шли прежним курсом, пока алжирское побережье не обрисовалось в утреннем полумраке. Был поднят российский флаг, крейсера приблизились на расстояние залпа и открыли огонь, «сея смерть и панику». Как восторгался впоследствии один из членов экипажа, «трюк удался блестяще». Согласно «Kriegsbrauch», или правилам войны, составленным германским генштабом, «использование вражеской формы и флага врага или нейтрального флага и знаков отличия с целью обмана врага признается допустимым». Как воплощение официального немецкого военного мышления, «Kriegsbrauch» дезавуировал подпись Германии под Гаагской конвенцией, статья 23 которой запрещает пользоваться неприятельским флагом.

После обстрела Филипвиля — и Бона орудиями «Бреслау» — адмирал Сушон вернулся к Мессине. Там он планировал запастись углем с немецких торговых пароходов и уже затем идти в Константинополь, до которого было 1200 миль.

Адмирал де Лапейрер, узнав о бомбардировке по радио лишь с незначительным запозданием, предположил, что «Гебен» продолжит движение на запад, может быть, атакует Алжир и попробует прорваться в Атлантику. Он приказал прибавить ход в надежде перехватить врага, «если тот появится». Посылать свои корабли на разведку адмирал не стал, поскольку, как он решил, если враг появится, сражение состоится, а если не появится, о нем можно временно забыть. Как и прочие офицеры союзников, адмирал де Лапейрер воспринимал маневры «Гебена» исключительно в рамках военно-морской стратегии. Возможность того, что крейсер способен выполнять политическую миссию, оказывая непосредственное влияние и продлевая срок войны, ни он, ни кто-либо другой даже не рассматривал. И когда «Гебен» и «Бреслау» не появились на пути французов, адмирал де Лапейрер не стал их искать. Таким образом, утром 4 августа первая возможность уничтожить рейдеры была упущена. Правда, тут же возникла другая.

В 9:30 утра «Индомитейбл» и «Индефатигейбл», которые шли на запад всю ночь, заметили «Гебен» и «Бреслау» на траверзе Бона, когда немецкие корабли двинулись на восток, обратно к Мессине. Если бы лорд Грей предъявил ультиматум Германии накануне вечером, сразу после своего выступления в парламенте, Великобритания и Германия уже были бы в состоянии войны, и крейсера открыли бы огонь. А так — корабли прошли мимо друг друга на расстоянии 8000 ярдов, в пределах досягаемости орудий, и довольствовались тем, что, приведя артиллерию в боевую готовность, не стали обмениваться традиционным салютом.

Адмирал Сушон, стремясь насколько возможно увеличить дистанцию между собой и англичанами, прежде чем начнется пальба, требовал от механиков максимальной скорости, на какую только способны его корабли. «Индомитейбл» и «Индефатигейбл» развернулись и двинулись за немцами, намереваясь держаться «на хвосте», пока не будет объявлена война. Радио, точно рожок охотника, обнаружившего дичь, известило адмирала Милна, который немедленно передал в адмиралтейство: ««Индомитейбл» и «Индефатигейбл» следят за «Гебеном» и «Бреслау», 37:44 северной широты, 7:56 восточной долготы».

Адмиралтейство буквально застонало от разочарования. В тех же водах, что омывали мыс Трафальгар, британские корабли настигли противника — и не имели права открывать огонь. «Очень хорошо. Не теряйте их. Война неизбежна», — телеграфировал Черчилль и отослал «молнию» премьер-министру и лорду Грею, предлагая, если «Гебен» нападет на французские транспорты, разрешить крейсерам Милна «сразу же вступить в бой». К сожалению, указывая координаты, адмирал Милн забыл уточнить, в каком направлении идут «Гебен» и «Бреслау», так что Черчилль мог лишь предполагать, что они движутся на запад, злоумышляя против французов.

«Уинстон в своей боевой раскраске, — как однажды заметил Асквит, — отчаянно желал морского боя и потопления «Гебена»». Асквит был готов его поддержать, но кабинет, на заседании которого он неосторожно упомянул об этом, отказался санкционировать военные действия до полуночи, когда истекал срок ультиматума. Так была упущена и вторая возможность; правда, ее все равно бы упустили, ведь приказ Черчилля увязывал атаку с нападением «Гебена» на французские транспорты, а немцы от этого намерения уже отказались.

И началась отчаянная погоня по спокойной поверхности летнего моря. Адмирал Сушон норовил оторваться от преследователей, а британцы старались не потерять врага до полуночи. Выжав из корабля все что можно, Сушон разогнался до 24 узлов. Кочегары, в обычных условиях не выдерживавшие в жаре и угольной пыли дольше двух часов подряд, продолжали кидать уголь в топки, а лопающиеся трубы обжигали паром. До полуночи четыре человека умерли от ожогов, но скорость удалось сохранить. Медленно и неуклонно разрыв между добычей и охотниками увеличивался. «Индомитейбл» и «Индефатигейбл», тоже испытывая проблемы с котлами и кочегарами, не поспевали за врагом. Во второй половине дня к ним в их долгой погоне присоединился легкий крейсер «Дублин» под командованием капитана Джона Келли. Время шло, разрыв возрастал, и в 5 часов противник вырвался за пределы досягаемости орудий «Индомитейбла» и «Индефатигейбла». Только «Дублин» продолжал преследование. В 7 часов утра упал туман. К 9 часам, у берегов Сицилии, «Гебен» и «Бреслау» оторвались окончательно.