Англия не приложила ни малейших усилий, чтобы утишить турецкие муки. Лорд Грей, официально извещая турок о пиратстве в гавани Тайна, не сомневался: Турция поймет, почему Англия сочла необходимым конфисковать корабли для «собственных насущных потребностей». Финансовые и прочие потери Турции — о которых правительство Его Величества «искренне сожалеет», вежливо прибавил он, — будут рассмотрены с «должным вниманием». О компенсациях не было упомянуто ни словом. В целом, опираясь на представления о «больном человеке» и «не той лошади», Англия сочла, что два новых военных корабля для нее дороже Османской империи как таковой. Телеграмма с сожалениями Грея была отправлена 3 августа. В тот же день Турция подписала договор о союзе с Германией.

При этом она не стала, тем не менее, объявлять войну России, как того требовал договор, или «закрывать» Черное море, или предпринимать вообще какие-либо действия, публично нарушавшие строгий нейтралитет. Добившись альянса с крупной державой на собственных условиях, Турция отнюдь не спешила помочь своему новому союзнику. Ее вечно сомневавшиеся министры предпочли выждать и посмотреть, как будет складываться ситуация на фронтах. Германия далеко, а вот русские и англичане представляли собой близкую и серьезную угрозу. Вступление Англии в войну выглядело неизбежным и вызывало немалые опасения. Опасаясь именно такого развития событий, германское правительство поручило послу в Турции барону Вангенхайму принудить Турцию к объявлению войны России — «сегодня, если возможно», поскольку «чрезвычайно важно не позволить Порте переметнуться от нас под влиянием Англии». Но Турция не подчинилась. Все министры, кроме Энвер-паши, желали оттянуть открытые военные действия против России до тех пор, пока не станет ясен, хотя бы в общих чертах, вероятный исход войны.

В Средиземном море серые силуэты маневрировали в ожидании грядущей схватки. Радисты, напряженно вслушиваясь в наушники, принимали оперативные приказы далеких адмиралтейств. Основной и важнейшей задачей британского и французского флотов считалось обеспечение безопасной переправы из Северной Африки во Францию французского колониального корпуса, в котором, с тремя дивизиями вместо обычных двух и вспомогательными подразделениями, насчитывалось более 80 тысяч человек. Наличие или отсутствие целого армейского корпуса на отведенном ему месте на поле битвы могло стать решающим фактором в сражении, в котором, как считали обе стороны, будет решаться судьба Франции, пошедшей на открытое противостояние с Германией.

Оба флота, французский и британский, видели в крейсерах «Гебен» и «Бреслау» главную угрозу французским транспортам и потому не сводили с них глаз. Французы имели в Средиземном море самый крупный флот для защиты транспортов — 16 линкоров, 6 крейсеров и 24 эсминца. Британский Средиземноморский флот, базировавшийся на Мальте, не располагал дредноутами, зато имел три линейных крейсера — «Инфлексибл», «Индомитейбл» и «Индефатигейбл», каждый водоизмещением 18 тысяч тонн; вооружение — по восемь 12-дюймовых орудий, скорость — 27–28 узлов. Они могли нагнать и уничтожить любой корабль противника, за исключением линкоров класса дредноута. Кроме того, британский флот включал в себя четыре броненосных крейсера водоизмещением 14 000 тонн, четыре легких крейсера водоизмещением почти 5000 тонн и 14 эсминцев. Итальянский флот сохранял нейтралитет. Австрийский флот базировался на Пулу в северной части Адриатического моря и располагал восемью линейными кораблями, в том числе двумя новыми дредноутами с 12-дюймовыми орудиями, и соответствующим количеством других кораблей. Впрочем, реальной силой он выглядел лишь на бумаге.

Германия, обладая вторым в мире по величине флотом, имела в Средиземном море всего два военных корабля. Первым из них был линейный крейсер «Гебен», водоизмещением 23 000 тонн и размерами с дредноут, развивавший скорость до 27,8 узлов, сопоставимую со скоростью британских «Инфлексиблов», и несший примерно то же вооружение. Другой корабль, «Бреслау», имел водоизмещение 4500 тонн, что помещало его в разряд легких крейсеров по британской классификации. «Гебен» превосходил в скорости любой французский линкор или крейсер, а потому «не затруднился бы», как цинично заметил первый лорд адмиралтейства, «избежать встречи с французским ударным флотом или крейсерскими патрулями и накинуться на беззащитные транспорты — и топить их один за другим, вместе с пехотой». Если и можно выделить некую характерную особенность британского военно-морского мышления до начала войны, это, безусловно, наделение германского флота гораздо большей отвагой и готовностью рисковать, чем было свойственно самим британцам — или чем выказали немцы в ходе реальных боевых действий.

Угроза французским транспортам и в самом деле была одной из причин, по которой «Гебена» и «Бреслау» направили в Средиземное море сразу после спуска на воду в 1912 году. Правда, в последний момент немцы осознали, что крейсера могут выполнять и другие, более важные, задачи. В итоге 3 августа, когда стало понятно, что необходимо всеми возможными способами надавить на нерешительных турок, адмирал Тирпиц приказал адмиралу Сушону идти в Константинополь.

Сушон, темноволосый, сухощавый и острый на язык моряк пятидесяти лет, поднял свой флаг на борту «Гебена» в 1913 году. С тех пор он обошел весь средиземноморский бассейн, изучил проливы и очертания побережий, повидал мысы и острова, посетил порты, изучил местности и характер тех персоналий, с которыми ему предстояло бы иметь дело в случае войны. Он побывал в Константинополе и общался с турками, обменивался любезностями с итальянцами, греками, австрийцами и французами — едва ли не со всеми, кроме англичан, которые, как он сообщал кайзеру, категорически не желают бросать якоря в тех гаванях, где замечают немцев. У них в привычке было войти в порт сразу после ухода немцев, дабы подавить любое впечатление, какое могли бы произвести немцы, то есть, как изящно выразился кайзер, «плюнуть в суп».

В Хайфе, узнав о событиях в Сараево, Сушон сразу понял, что война вот-вот разразится, и приказал скорее заканчивать с ремонтом котлов — те давно травили пар, и вообще-то планировалось, что «Гебен» в октябре отправится на верфь в Киль, а на замену ему прибудет «Мольтке». Рассчитывая на худшее, Сушон двинулся в Пулу, потребовав телеграммой от военно-морского министерства предоставить новые паропроводы и квалифицированных ремонтников. Весь июль велись лихорадочные работы. В ремонте участвовал каждый член экипажа, способный держать в руках молоток. За восемнадцать дней удалось заменить 4000 поврежденных труб. И все же ремонт не успели закончить: Сушон получил предупреждение и оставил Пулу, чтобы не оказаться запертым на Адриатике.

Первого августа он достиг Бриндизи на «пятке» итальянского «сапога», и итальянцы, ссылаясь на то, что море слишком бурное для тендеров, отказались пополнить его запасы угля. По всей видимости, предательство Италией интересов Тройственного союза было не за горами и грозило лишить Сушона возможности бункеровки там углем. Адмирал собрал офицеров, чтобы обсудить, как им действовать. Шансы прорваться сквозь эскадры союзников в Атлантику, попутно причинив ущерб французским транспортам, встреченным по дороге, зависели от скорости, а та зависела от состояния и полноты котлов.

— Сколько котлов травят пар? — спросил Сушон.