Оценивая создавшуюся обстановку, я отдавал себе отчёт в том, что уезжаю не только к новому месту службы, но и туда, где мне предстоит жить после ухода в отставку. А сейчас, стоя на крутом берегу Ахтубы, я прощаюсь с тем, что составляло основной смысл моей жизни. Большое серебристое крыло «подбитой птицы» у самого обрыва, как бы не сдаваясь коварной Судьбе, устремилось вверх. Иду по аллее вдоль мраморных стел с выбитыми на них именами моих товарищей, мимо мраморного бюста Николаю Стогову, читаю до боли знакомые имена и даты, годы и имена. Может быть, потому и тяжело на сердце, что уезжаю, а Они остаются. Остаются здесь, на этой земле, над которой летали их неукротимые сердца. Уезжаю, но Память моя остаётся со мной.

Крым. С этим полуостровом на Чёрном море я был знаком преимущественно по санаториям, в которые приезжал отдыхать в период отпусков. К этому можно добавить несколько книг и экскурсий по историческим местам. Вообще я воспринимал Крым в качестве курортной зоны, всесоюзной здравницы, не более. Каково же было моё удивление, когда позднее я обнаружил, что отдыхающих там не многим больше, чем военных. Одних аэродромов на маленьком полуострове насчитывалось около четырнадцати. Незадолго до описываемых событий мне предлагали должность в Главном штабе ВВС, «шуршать» бумажками в кабинете, но в то время я считал такое занятие для себя неприемлемым. Обещали даже возможность летать понемногу, однако об испытательной работе в таком случае можно было забыть. И я решил «обменять» столицу на работу в Небе, о чём не жалею даже сейчас. Судьба подарила мне то, что нельзя было найти на московских бульварах.

Возле Феодосии, на возвышенности у берега моря, в новом доме воинского гарнизона нам с женой через полгода предоставили двухкомнатную квартиру, с самого начала потребовавшую длительного ремонта. Так уж строили для нас жильё военные строители, среди которых восемьдесят процентов солдат являлись призывниками из Средней Азии — забитые глуповатые парни, слабо понимающие русский язык и постоянно озабоченные одним — как сегодня достать хлеба и курево. Но мы радовались хотя бы тому, что недолго ждали этого жилья, и что оно не где-нибудь. а в самом Крыму, в то время как рядовые офицеры ожидали такого события годами. Долго не верилось в то, что отныне море будет рядом с нами постоянно. Мы вдыхали всей грудью чистый и «вкусный» после Ахтубинска морской воздух и не обращали особого внимания на слова офицеров-старожилов, жалующихся на местные условия жизни: мол, в домах нет горячей воды, а холодную и ту подают по часам, что в зимнее время стоит промозглая сырость с непрекращающимися ветрами, а квартиры отапливаются из рук вон плохо. Последний недостаток мы успели прочувствовать на собственной «шкуре», прожив первую зиму в гостинице. Ни в Рудном Алтае, ни в степях Казахстана, ни на берегах Волги я не испытывал в течение длительного времени такого каждодневного ощущения внутреннего холода, как здесь — в военном городке «солнечного» Крыма. И всё-таки ничто не могло поколебать нашего оптимизма. Одни скворцы чего стоят, когда при температуре даже не выше пятнадцати градусов тепла в январе вдруг начинала зеленеть свежая травка, в которой эти птахи дружно искали червячков, как будто на дворе стоял апрель. А белые лебеди, с царственным видом прогуливавшиеся по прибрежному песку у городской набережной? Мы испытывали ребячий восторг, когда сказочная птица словно ручная подходила к нам и брала кусочки хлеба прямо с ладони. А красота самого моря? Глядя на него, начинаешь забывать о том, что в квартире опять два дня не будет воды. То гневно бушующее с тяжёлым грозным рокотом грязно-тёмного от «возмущения» прибоя, методически обрушивающегося на «ненавистный» ему берег, море, казалось, жаждало поглотить его целиком и, тем самым, в штормовом неистовстве утвердить себя перед нависшим над ним Небом. То тихое, гладкое, без «морщинок» на светло-синем «лице», оно устало спит и только сонным ласковым шёпотом прибоя напоминает о себе как о чём-то вечном и живом. А вот оно волнуется под яркими тёплыми лучами солнца, как невеста, полыхая от «смущения» сегодня тёмно-синими да фиолетовыми красками, а завтра тёмно-зелёным, малахитовым цветом.

— Разве плохо жить там, куда люди едут отдыхать? — спрашивал я с недоверием старожилов.

— Отдыхать, а не работать, — отвечали те со вздохом. — Только и хорошего, что воздух.

— Это тоже немало, если дышать приходится двадцать четыре часа в сутки, — в свою очередь отшучивался я, радостно думая о том, что впереди ждёт новая, а значит, интересная работа.

Лётно-испытательное Управление, созданное в 1930-х годах, позднее вошло в состав ГК НИИ ВВС, хотя и занималось испытаниями авиационной техники и вооружения, предназначенной только для авиации ВМФ. Такой характер ведомственного подчинения, вероятно, не в малой степени способствовал тому, что база Управления почти не развивалась целыми десятилетиями. Да и «флотоводцы» ВМФ пока не воспринимали свою авиацию всерьёз, имея к тому веские причины. Дело в том, что самолётный парк наземного базирования уже давно не обновлялся. Старый «мерин» Ил-38, созданный на базе Ил-18, да «старушка»-амфибия Бе-12, успевшая к этому времени основательно «позабыть» запах моря, дополнялись такими типами, как Ту-16 и Ми-14. Дальний бомбардировщик Ту-95, переоборудованный под систему поиска, обнаружения и уничтожения подводных лодок, заканчивал испытания и был «героем дня» с новым «именем» Ту-142. Корабельная авиация состояла из вертолётов Ка-27 и самолётов Як-38. Успешно проходил испытания модифицированный вариант Ка-27 — Ка-29. Забегая вперёд, хочу сказать, что мнение командиров авианесущих кораблей об этих аппаратах было однозначным: от вертолётов польза есть, а «Яки» можно сбросить за борт. Действительно, Ка-27 и в поисково-спасательном, и в противолодочном вариантах оказывал морякам значительную помощь, находясь в воздухе по 2,5–3 часа в радиусе до 200–250 км от корабля. Значительно легче в пилотировании и маневрировании, чем Ми-8 и Ми-14, вертолёт Ка-27 брал на борт до 2,5 т полезного груза, имея навигационный комплекс, позволяющий решать задачу вне визуальной видимости в автоматическом режиме. Новый Ка-29 предназначался для переброски десанта, оружия и уничтожения наземных целей ракетно-пушечным огнём. Совсем по-другому обстояло дело с самолётами вертикального взлёта и посадки (СВВП). «Сухопутная» часть госиспытаний Як-38 проходила на базе Ахтубинска, а затем эта тематика была передана в Крым. До сих пор живы впечатления от первого собственного вылета на этом типе «по-самолётному», т.е. без использования подъёмных двигателей для вертикального взлёта и посадки. Переучивание в полном объёме требовало обязательного освоения одного из вертолётов, на что тогда не было ни времени, ни возможностей. Самолёт показался необычным сразу после посадки в кабину. В то время мы ещё не «доросли» до такого прекрасного обзора вперёд. Показалось «диким» почти не видеть нос собственного самолёта. Как на табуретке! А скорость приземления оказалась такой, что, «усевшись» на этом «бревне» с маленькими крыльями на пятикилометровую полосу со скоростью 350 км/ч, я мечтал только об одном — чтобы не оторвался парашют. Кроме того, в течение всего полёта приходилось «бороться» с… авиагоризонтом, который был создан, в отличие от всех предыдущих, на другом принципе индикации, так называемой «прямой» индикации, когда прибор показывает то, что лётчик видит из кабины. Активным проводником её был ЛИИ МАЛ.