Нет.

Не того…

Всё это я страстно желал мгновение назад… и всё это было ненастоящим.

Как раз тем, что хотела от меня эта адская аномалия. Желаниями, основанными на ярости, на эмоциях, на осознании собственной слабости и того, что я не могу справиться с неизбежностью.

На неуверенности в своих силах…

И тогда я рванулся навстречу самому себе, разделенному Монументом на бесплотный дух и жалкую телесную оболочку. Рванулся, раздирая в клочья лазурные нити, пытающиеся меня удержать.

Это снова был я. Снайпер. Человек. Пусть заключенный в искусственное тело, словно в тюрьму. Но если настоящий сталкер не может сбежать из тюрьмы, он просто делает из нее инструмент для достижения поставленной цели…

Например, для того, чтобы сделать один шаг.

А потом еще один, чувствуя при этом, как мое – или всё-таки не мое тело пронзают миллиарды ледяных игл.

Но мне было наплевать. Я входил в Монумент, словно в вязкий кисель – и неразрушимая с виду субстанция поддавалась моему напору, прогибалась внутрь, и при этом ощутимо дрожала, словно живое существо, напуганное до смерти.

– Я вижу твое желание, – прорычал я. – Сейчас ты хочешь, чтобы я просто ушел отсюда, и как можно дальше. Хорошо, я уйду. Но прежде верни людям то, что у них отнял. Ты слышишь меня, аномалия чертова? Давай, исполняй мое желание, тварь, да побыстрее, если хочешь, чтобы я исполнил твое!..

Я не успел договорить, выплюнуть, выкричать накипевшее во мне за все годы блуждания по Зонам – таким разным с виду, и таким похожим по сути. Внезапно ярчайшая вспышка ослепила меня, и одновременно холодный вихрь ударил в лицо, едва не сбив с ног…

Но я устоял, зажмурившись, чтобы сберечь глаза от ледяных игл, молотящих в закрытые веки, и корчась от нахлынувшей нереально острой боли во всем теле, казалось, готовой разорвать его на атомы. Сейчас мне никак нельзя было упасть. Иначе какой я, к дьяволу, сталкер?..

Внезапно всё пропало. И свет, и ураган этот, и адская боль. Осталась лишь тишина. Полная, абсолютная, казалось, навалившаяся мне на плечи, словно потолок огромного зала, обрушившийся сверху и давящий, давящий, давящий книзу…

Но тут я услышал странный звук за спиной – и мо́рок пропал, исчез, растворился в этом звуке. Я открыл глаза, обернулся – и замер, не веря своим глазам.

По всему огромному залу с пола вставали мертвые сталкеры… Нет, не мертвые. Живые. Целые и невредимые. С узнаваемой решительностью на лицах и с оружием в руках – пусть ржавым и непригодным к стрельбе, но вполне подходящим в качестве хорошей дубины. Их было много, этих сталкеров, больше сотни. Дошедших до Монумента и получивших то, что заслужили. И сейчас они явно хотели поквитаться с аномалией, столь превратно истолковавшей их желания.

А впереди этих сталкеров шел генерал Грачев, лидер группировки «Борг». Похоже, фанатики выкрали его и заставили высказать сокровенное желание перед своей святыней, после чего еще одним трупом возле нее стало больше. И сейчас у генерала, как и у всех остальных, возвращенных к жизни, было лишь одно желание – сполна отплатить Монументу и его фанатикам за всё. Ведь, как известно, в «Борге» всегда отдают долги.

Но Монумента больше не было. Вокруг того места, где я стоял, по полу были разбросаны осколки, большие и малые, похожие на бесформенные куски грязноватого стекла. А чуть подальше стояли, сбившись в кучу, фанатики, в один момент лишившиеся и предмета своего поклонения, и веры, ради которой они и жили столь долгое время.

Между тем ожившие сталкеры начали сжимать круг, и их намерения были очевидными. Любому, кто шел к Монументу, приходилось биться насмерть с его защитниками, теряя при этом друзей и принимая пули фанатиков своими телами, измученными борьбой с Зоной.

– Стоять! – заорал я, бросаясь к черному живому танку, как и все остальные «монументовцы» застывшему в нерешительности от такого поворота событий. Вырвав из стальных рук пушку Гаусса, я выстрелил в пол.

Яркая вспышка на мгновение ослепила даже меня самого, хоть я и предусмотрительно прикрыл глаза. Переводчик огня пушки стоял на «жаре», и когда искусственная аномалия лупит в пол, в нем на несколько мгновений образуется очаг бетонной лавы, яркий до невозможности. Хорошее средство для охлаждения слишком горячих голов. Или хотя бы для того, чтобы они остановились для осознания ситуации.

– Стоять, нах! – вновь прорычал я. – Мало вам смертей? Только что получили свои жизни обратно, и сразу же собираетесь отнимать их у других? А ну-ка назад все. Валите отсюда пока целы. Так для всех лучше будет, и для вас в первую очередь.

Нет, я не был пацифистом, ратующим за то, чтобы все жили в мире и согласии, почесывая при этом друг другу спинки и вытаскивая блох из шевелюр. Пока существуют на земле люди, не будет на планете ни мира, ни согласия – такой уж это воинственный и вечно всем недовольный вид под названием «хомо сапиенс». Просто я осознавал, что вот-вот тут начнется бойня, в которой еще неизвестно кто победит – решительно настроенные и превосходящие числом сталкеры, или деморализованные, но хорошо вооруженные «монументовцы». Поэтому для всех было лучше просто мирно разойтись – и для меня в том числе, ибо мне уже по горло осточертели все эти разборки, стрельбы и убийства ни пойми ради чего.

Но, похоже, мои благие намерения не всем пришлись по вкусу.

Внезапно со всех сторон вновь раздался мощный голос – сильный, уверенный, умеющий убеждать и натренированный заставлять повиноваться.

– Братья! Сталкеры убили Монумент, и теперь собираются убить вас! Что же вы стоите? Уничтожьте их, сотрите с лица Зоны…

Я не стал дожидаться, пока главарь группировки фанатиков закончит свою пламенную речь. Щелкнув переводчиком огня, я вскинул пушку Гаусса и выстрелил.

Пуля, вылетев из ствола, сорвала металлический привод с левого плеча Перевозчика. При этом ее скорость была столь ужасающе высока, что мистическая фигура в древнем экзоскелете от удара карикатурно вертанулась волчком и грохнулась пятой точкой на бетон, с хрустом приложившись спиной об какую-то стальную балку, торчащую из большой кучи мусора. От столь мощного удара разошлись ржавые стальные пластины, прикрывающие правый бок предводителя фанатиков, и под ними стало хорошо видно почерневшее, подрагивающее мясо.

– Видите, кто вами командует? – крикнул я, обращаясь к «монументовцам». – Вы точно хотите, чтобы живой мертвец послал вас на смерть? Вы-то пока живы, в отличие от него, и вам есть что терять. Вы же видите – Монумента больше нет, так зачем нам теперь убивать друг друга?

Перевозчик поднял правую руку, чтобы что-то сказать, но я недвусмысленно качнул стволом винтовки в его сторону – мол, заткнись, пока я не заткнул тебя вместе с твоим передатчиком и скрытыми динамиками, расставленными в разных концах зала.

И Перевозчик внял. Мертвым хочется жить даже больше, чем тем, кто пока еще не расстался с жизнью.

Первым сдался черный живой танк, который волок меня на себе. Смачно плюнув на внутреннюю сторону переговорного устройства шлема, он развернулся и тяжелой поступью направился к выходу из зала.