– Жалко! А не знаешь – есть ли такой специалист в артдивизионе?

– Точно могу сказать, что нет! Я вчера по просьбе командира артдивизиона направлял к ним Глушкевича, чтобы он перевёл артиллеристам какую-то инструкцию по ремонту трофейной пушки. Их кулибины так там намудрили, что без ста граммов не разберёшься, а так как у нас сухой закон, то пришлось для того чтобы разобраться, рыться в немецкой документации.

Подполковник хоть и был в растерянности от моих вопросов, но солдатскую смекалку проявил. В завуалированной форме поднял перед командармом вопрос о приказе отменить водочное довольствие во всех подразделениях армии. Наивный, он думал, что этот приказ продвинули политорганы, а командарм, узнав о том, что водка помогает даже в деле ремонта вооружений, не говоря уже о боевом настрое, тут же отменит эти происки борцов с зелёным змеем. Знал бы он, что самый главный борец с алкоголем стоит перед ним, то даже и заикнуться не смел бы о чёртовых ста граммах. Я ещё с Финской войны уяснил для себя, что только трезвый может победить врага. Даже у слегка поддатого бойца снижается чувство опасности, и иногда он даже бравирует своим бесстрашием. Конечно, приняв стакан водки, легче подняться в атаку, но добраться живым до врага гораздо труднее. А нам обязательно нужно было добраться до мозга врага, которым, несомненно, являлся штаб группы армий «Центр», дислоцированный под Варшавой, – ликвидировав его, мы заставим биться в конвульсиях всего коричневого монстра. Трудная и почти невыполнимая задача, и малейшая ошибка, бравада, действия на авось, наверняка похоронят все наши благие намерения. Поэтому, несмотря на возражения того же Пителина, что решение непродуманно, я и отдал этот приказ по армии.

Целый пласт воспоминаний о Финской войне подняли слова подполковника, где он упомянул о пресловутых ста граммах. И о том, как я сам разливал своим ребятам трофейный виски, когда мы из последних сил удерживали захваченный финский дот. Тяжело было, и тогда алкоголь действительно оказал благотворное действие – снял адское напряжение и укрепил решение стоять до конца. Но тогда мы уже достигли цели, и шансов выжить практически не было. То, что я выжил, это счастливое стечение обстоятельств и, конечно, Шерхан. Сам раненый, он умудрился вытащить к нашим и тяжело контуженного командира – то есть меня. А ещё эти воспоминания напомнили о нашем лихом рейде на трофейном бронетранспортёре. Это перекликалось с тем, что я хотел повторить и при взятии этого городка. А что?.. Трофейные «ханомаги» имелись, и не просто имелись, а стояли метрах в пятистах от НП полка. Бронедивизион лейтенанта Костина прибыл вместе со мной. И естественно, бронетранспортёры я захватил не для сопровождения командарма по вражеской территории, а для оказания помощи бронетехникой в штурме этого городка.

Ещё когда комдив-86, связавшись со штабом армии (роль которого сейчас исполнял штаб 6-го мехкорпуса), сообщил о том, что возникли сложности с исполнением графика наступления, я понял, что дивизия столкнулась с ожесточённым сопротивлением фашистов и собственными силами преодолеть его не может. Под рукой был только бронедивизион, другие резервные подразделения под командованием Сомова были брошены на помощь мотострелковой дивизии.

Да, вот именно, шёл всего лишь второй день наступления, а все резервы были уже задействованы, и это притом, что немцы ещё даже не привлекли своих резервов для локализации нашего прорыва. Оборонялись только теми подразделениями, которые на данный момент оказались на пути нашего наступления. А в основном это были всего лишь тыловые и вспомогательные части вермахта. Только сейчас я начал понимать ошибочность своих предположений, что тыловые части немцев похожи на стада непуганых баранов, которые начнут разбегаться, как только увидят наш танк или бронеавтомобиль. Ничего подобного – даже обозники не паниковали, а довольно грамотно уходили с линии атаки, укрываясь в лесах. При этом иногда и отстреливаясь от бронетехники. Никак у нас не получался лихой рейд по тылам гитлеровцев. Вязко всё проходило, с большими нашими потерями.

Уже два эшелона было забито ранеными красноармейцами и командирами. Это была одна из причин, почему мы наступали вдоль железной дороги. А ещё, конечно, эшелоны с боеприпасами и топливом. Но санитарные поезда и огромное хозяйство Бедина, которые передовые дивизии тащили за собой, были только одной из причин, почему мы держались железной дороги. В конце концов, можно было напрячься и обойтись автомобилями и гужевым транспортом. Раненых перевозить в Белостокский госпиталь, без полевых хлебозаводов и банно-прачечного отряда, как-нибудь обошлись бы. Но что делать с целым эшелоном цистерн с дизтопливом? Где взять столько артиллерийских транспортёров или тракторов, чтобы тащить за собой пять гаубичных артполков РГК? Или что, оставить их на позициях, на которых они пробивали передовую оборону немцев? И это после того, как удалось обеспечить эти артполки боезапасом? Да не в жизнь!

Хотя ещё вчера такая мысль была. Но обстоятельства изменились, летучий отряд Рябы на полигоне Червоный бор всё-таки обнаружил артсклад, набитый боеприпасами для 152-мм гаубиц. Кроме выстрелов к нашим монстрам, там были большие запасы снарядов и других калибров. С этим складом было много удивительного. Хотя бы то, что Червоный бор был несколько дней в тылу у немцев, но при этом склад остался цел и охранялся красноармейцами. Как какой-то морок невидимости и неизвестности накрыл эту территорию. У нашего командования совсем вылетели из головы все сведения о наличии весьма немаленького склада боеприпасов на территории полигона Червоный бор, а немцы, захватив казармы стрелковой части, дислоцированной в двух километрах от артсклада, даже не удосужились прочесать расположенный невдалеке лесной массив. Бардак, как у нас, так и у немцев. Но в этот раз бардак оказался в пользу русских, а морок мог затуманивать голову кому угодно, но не Рябе. И вот благодаря моему боевому брату, ветерану Финской войны капитану Курочкину, наше авантюрное наступление получило материальную базу. И что немаловажно, плечо подвоза боеприпасов было гораздо меньше, чем с артсклада в Волковыске. Да к тому же в хозяйстве интенданта уже закончились такие виды боеприпасов, как снаряды к 152-мм гаубицам, выстрелы к 37-мм зенитным пушкам, и ещё несколько ходовых позиций отсутствовало. Например, к танковым 76-мм орудиям бронебойных снарядов не было с самого начала войны. А вот на артскладе в Червоном бору все эти позиции имелись и в количестве, достаточном для ведения интенсивного боя в течение недели.

Как тут не радоваться, не поменять первоначальные планы и не раздуть свои тылы. Конечно, некоторую мобильность мы теряли, но зато приобретали мощь и устойчивость. Когда я получил информацию об обнаружении склада боеприпасов в Червоном бору, то долго думал, как их грамотно использовать. Оставлять их в этом месте было нельзя – по всей концепции нашего удара мы не могли быть статичны и отвлекать силы для обороны даже очень важных объектов. А запас боеприпасов в предстоящих боях был сверхважен. Тем более возникала возможность использовать артполки РГК в дальнейшем для отпора подходящим резервам гитлеровцев. Придавали они мне уверенности в успехе нашего безумного наступления. Ещё бы не придавали, ведь только благодаря огню 152-мм был уничтожен 57-й моторизованный корпус вермахта и остановлен прыжок на восток 2-й танковой группы Гудериана. Да и в бою под Сокулками ощутимую роль сыграл огонь гаубиц. Талисманом успеха стал для меня факт нахождения за спиной хотя бы одного гаубичного артполка РГК. Но боязнь потерять свободу маневра заставила обратиться за советом к начальнику штаба. Как говорится, одна голова хорошо, а две лучше.