Во время апартеида в ЮАР был очень низкий уровень безработицы. На самом деле это было рабство – вот что можно сказать о работе большинства. Когда наступила демократия, все должны были получить минимальную заработную плату. Стоимость труда возросла, и – миллионы людей неожиданно лишились работы. Уровень безработицы среди молодых черных мужчин после апартеида взлетел на неимоверную высоту, иногда достигая 50 процентов.

Вот что случилось со многими парнями: они закончили старшую школу, не могли позволить себе учиться в университете, а работу даже в мелких компаниях найти было трудно, если ты из «района» и выглядишь и разговариваешь определенным образом. Так что для многих молодых мужчин в тауншипах ЮАР свобода выглядела примерно так. Каждое утро они вставали, их родители, возможно, шли на работу, а может быть, и нет. Потом они шли на улицу и целый день там ошивались, болтая ни о чем. Они были свободны, их научили, как ловить рыбу. Но никто не собирался давать им удочку.

Одной из первых вещей, которые я понял в «районе», было то, что между мирами законным и криминальным была очень тонкая грань. Нам нравится верить, что мы живем в мире хороших парней и плохих парней, и в предместьях в это легко поверить, потому что в предместьях трудно быть знакомым с закоренелым преступником. Но потом ты идешь в «район» и видишь между этими крайностями множество оттенков.

В «районе» гангстеры были вашими друзьями и соседями. Вы их знали. Вы болтали с ними на углу, видели их на вечеринках. Они были частью вашего мира. Вы знали их еще до того, как они стали преступниками. Это было не так: «Эй, это наркоторговец». Это было: «О, малыш Джимми теперь торгует наркотиками».

Странным было то, что все они, на первый взгляд, были одинаковыми. Они ездили на одинаковых красных спортивных машинах. Они встречались с одинаковыми красивыми восемнадцатилетними девушками. Это было странно. Казалось, что у них нет личностей, они разделяли одну личность. Один мог быть другим, а другой мог быть первым. Каждый из них научился, как быть таким преступником.

В «районе», даже если ты не закоренелый преступник, преступность так или иначе присутствует в твоей жизни. Есть разные степени криминала. Это кто угодно – от матери, подбирающей еду, которая выпала из кузова грузовика, чтобы накормить свою семью, до банд, продающих боевое оружие и военную технику. «Район» заставил меня понять, что преступность процветает, потому что преступность делает то, что не делает правительство: преступность заботится. Преступность возникает в народе. Преступность присматривает за молодыми ребятами, нуждающимися в поддержке и руке помощи. Преступность предлагает практические программы и работу в летние каникулы. И возможности продвижения. Преступность принимает участие в жизни общины. Преступность не дискриминирует.

Моя преступная жизнь началась с малого, с продажи пиратских компакт-дисков на углу. Это само по себе было преступлением, и сегодня я чувствую себя так, словно задолжал всем этим авторам и исполнителям деньги за украденную у них музыку. Но по стандартам «района» это даже не считалось незаконным. В то время никому из нас не приходило в голову, что мы делаем что-то плохое: если копировать компакт-диски нельзя, зачем же тогда делают CD-рекордеры?

Гараж дома Бонгани выходил на Спрингбок-стрит. Каждое утро мы открывали двери, протягивали оттуда на улицу удлинитель, ставили стол, а потом играли музыку. Люди подходили и спрашивали: «Что это? Можно мне один?» Наш угол также был тем местом, где водители микроавтобусов заканчивали маршруты и разворачивались, чтобы вернуться на стоянку. Они подходили, делали заказ, возвращались, забирали. Мы целый день проводили, выбегая к ним, возвращаясь в гараж, чтобы сделать больше записей, а потом обратно, чтобы их продать.

За углом был переделанный грузовой контейнер, там мы и ошивались, когда нам надоедала стена. Внутри был установлен таксофон, и мы звонили людям. Если дела шли не очень, мы бродили туда-сюда между контейнером и стеной, болтая и общаясь с другими людьми, которым тоже нечем было заняться посреди дня. Мы болтали с распространителями наркотиков, мы болтали с гангстерами. То и дело с шумом проносились полицейские. Это – день жизни в «районе». На следующий день – то же самое.

Продажи постепенно росли, потому что Бонгани умел видеть все возможности и знал, как их использовать. Как и Том, Бонгани был ловкачом. Но там, где Том мог провернуть только быстрое дельце, у Бонгани были схемы: если мы сделаем это, то получим то. Потом полученное то мы сможем обменять на другую вещь, которая даст нам возможность получить больше прибыли. А прибыль нам нужна для приобретения чего-то большего.

Например, некоторые водители микроавтобусов не могли заплатить сразу. «У меня нет денег, я только что начал смену, – говорили они. – Но мне нужна музыка. Ребята, я могу взять в кредит и быть вам должным? Например, я буду должен вам поездку. Я заплачу вам в конце смены, в конце недели». Так что мы стали разрешать водителям покупать в кредит, получая вдобавок небольшие дополнительные услуги.

Мы начали зарабатывать больше денег. Никогда не больше нескольких сотен, возможно, тысячу рэндов за раз, но все это было живыми деньгами. Бонгани быстро понял, какое положение мы занимали. Наличные были единственным, в чем нуждались все в «районе». Все искали краткосрочную ссуду для чего-либо – чтобы оплатить счет, или заплатить штраф, или просто какое-то время продержаться. Люди начали подходить к нам и просить денег. Бонгани договаривался, а потом подходил ко мне. «Йоу, мы собираемся заключить сделку с этим парнем. Мы одолжим ему сотню, а в конце недели он отдаст нам сто двадцать». Я соглашался. Потом парень возвращался и отдавал нам 120 рэндов. Потом мы делали это снова. Потом мы стали делать это чаще. Мы стали удваивать наши деньги, потом утраивать.

Наличные также давали нам возможность получить прибыль в бартерной экономике «района». Всем известно, что, если ты стоишь на углу главной улицы в «районе», кто-нибудь попытается тебе что-нибудь продать. «Йоу, йоу, йоу, парень. Хочешь немного травки?» «Хочешь купить видеомагнитофон?» «Хочешь купить DVD-плеер?» «Йоу, я продаю телевизор». Вот как это работает.

Скажем, мы видели двух парней, торговавшихся на углу, наркомана, пытавшегося продать DVD-плеер, и какого-то работягу, который хотел его купить, но у него не было денег, так как зарплату он еще не получил. Они препирались, но наркоман хотел деньги вперед. Наркоманы не могут ждать. У наркомана не может быть никаких отложенных выплат. Так что Бонгани вмешивался и отводил в сторону работягу.

– Слушай, я понимаю, что ты сейчас не можешь заплатить за DVD-плеер, – говорил Бонгани. – Но сколько ты хочешь заплатить за него?

– Я заплачу сто двадцать, – отвечал тот.

– Ладно, классно.

Потом Бонгани отводил в сторону наркомана.

– Сколько ты хочешь за DVD-плеер?

– Я хочу сто сорок.

– Ладно, послушай. Ты наркоман. Этот DVD-плеер ворованный. Я дам тебе пятьдесят.

Наркоман немного спорил, но потом брал деньги, потому что он наркоман, а это – наличные, и его сейчас интересовал только наркотик. Потом Бонгани возвращался к работяге.