— Жень, — отозвалась она на мой "Привет!" — Ты не видел мою книжку? "Секрет" называется. Где-то тут лежала.

— Нет, — соврал я. — А разве ты ее уже не прочитала?

— Да прочитала, — ма стала запихивать вытащенные журналы обратно в корзину. — Просто на курсах — ну, на датском, — девочка одна из Украины. Почитать хотела что-то на русском. Вот я ей и обещала принести. А теперь найти не могу. Ты точно книгу не брал?

— Да ты что, мам, — усмехнулся я. — Я такое не читаю.

— Да ну! — она выпрямилась и взглянула на меня, прищурив глаза. — А может, стоило бы? А то, похоже, ты, минуя теорию, слишком быстро перешел к практике, — и снимает такая у меня с плеча волос. Тонкий, длинный и каштановый. И как он только попал туда? Наверное, с Лэркиной подушки. Пипец!

— А… мня… — залепетал я, а потом подхватил рюкзак и сбежал. — Мне уроки надо делать!

За ужином я Себастиана не узнал. Честно говоря, не видел его толком с субботней ночи, и меня поразила произошедшая с отчимом перемена. Нет, не то, чтобы в нем совесть проснулась или что-то такое. Просто показная заботливость и доброта слетели вмиг, будто ненужная больше маска. Он орудовал ножом и вилкой с ледяным спокойствием, был вежлив и холодно-учтив. По мне скользил безразличным взглядом. С матерью едва перекинулся парой слов, типа "Передай, пожалуйста, солонку" или "Дорогая, не могла бы ты сделать одолжение и помолчать. Я за день клиентов наслушался, и мне хочется тишины".

Ма сидела с убитым видом. Пыталась подложить ему кусочек повкуснее, расспросить, не случилось ли что на работе. Но на работе у Севы все было прекрасно, к отбивной он едва притронулся ("На вкус, как бумага"), зато два раза исправил мамины ошибки в датском. "Катюша, как ты не можешь запомнить, это называется не "flodesovs", а "flødesovs"[24]! Последней каплей в том ведре холодного говна, которое вылил на мать Себастиан, стала крошка, присохшая к десертной ложечке. Ложечка, конечно, была мытая, в той самой навороченной посудомойке, которая пряталась за одной из зеркальных панелей в кухне. И отчим это прекрасно знал. Вот только, увидев пятнышко, он аккуратно положил ложку на стол, поблагодарил за еду и вышел из-за стола, оставив на тарелке нетронутый шоколадный мусс. Его, кстати, ма специально для Севы готовила, потому что я такое не жру.

Убирал со стола я сам, потому что мать всхлипывала в кухне, загружая посудомойку. Я пытался ее утешить, говорил, что она ничего такого не сделала, это Себастиан сволочь. Но она только наорала на меня шепотом: мол, они взрослые, и сами разберутся, а я чтоб не лез и не смел такое про Севочку говорить. А не то она сама меня ремнем выпорет.

Лежа в постели, я почти надеялся, что отчим придет и позовет меня на башню. Ведь это я во всем виноват! Это я нарушил условия сотрудничества. Это я вывел его из себя. Он сам так сказал, точнее, простонал мне в ухо той ночью, вбивая меня в диван и не смущаясь тем, что он белый: "Ты сам сделал это с собой! Я ведь предупреждал тебя, Джек! Я ведь предупреждааааал!" Про то, что мои выверты отольются матери, отчим тоже предупреждал. Просто я надеялся, что ему будет достаточно меня. Оказалось — нет.

Может, если он сегодня придет, я смогу загладить свою вину? Смогу уговорить его не обижать больше мать? Но он не приходил.

Под конец я провалился в сон, в котором были какие-то запутанные коридоры, белые двери, которые захлопывались, когда я проходил мимо. Иногда, если я шел достаточно быстро, то успевал увидеть за ними нагие сплетающиеся тела, но не мог определить, были ли то женщины, мужчины, или молча пожирающие друг друга зомби. Поэтому, когда мои уши резанул крик, сначала я подумал, что это часть моего сна. Полежал немного с открытыми глазами, успокаивая дыхание, и тут опять: стоны. Стоны, переходящие в тонкий надрывный крик.

Я вскочил на кровати. В зеркале напротив метнулось бледное привидение. "Это с башни!" — мелькнула первая мысль. Но я сразу сообразил, что даже если бы отчим и затащил туда кого-то, кроме меня, то из-за звукоизоляции навряд ли я бы что-то услышал. Крик повторился снова, и у меня все волоски на теле встали дыбом. Голос был женский.

— Мама! — вырвалось у меня. Я выскочил за дверь и бросился к родительской спальне. Закрытые белые двери проносились мимо — замедленно, как во сне или в кино. Толстый серый ковер заглушал шаги. Я дернул за красивую резную ручку. Заперто! Дернул еще:

— Мама!

Изнутри не доносилось ни звука. Будто мне все почудилось. Будто кошмар все еще продолжался.

— Мама, с тобой все в порядке? — заорал я по-русски, колотя в дверь кулаком. — Я слышал, как ты кричала! Что он делает с тобой, этот урод?!

Я выждал чутка, прислушиваясь, но внутри по-прежнему было тихо. Странно тихо. Ведь если мать с отчимом спали, я давно должен был их разбудить!

— Откройте дверь! — перешел я на датский, вбивая в дерево кулак так, что костяшки рассадил. — Откройте, или я ее выломаю! — мелькнула мысль сгонять за топором. Это подействовало в прошлый раз, должно сработать и в этот. Только вот топор хранится в подсобке с садовыми инструментами. Пока я туда да обратно, Сева маму на котлеты разделать успеет, а потом скажет, что так и было, адвокат гребаный!

Внезапно дверь распахнулась, так что мой занесенный кулак чуть не врезал матери по носу.

— Женька, ты чего? — пробормотала она, придерживая одной рукой створку, а другой — полы шелкового халата. Севин подарок. — С ума сошел? Ночь на дворе, все спят, а ты тут дебош устроил!

За ее плечом я различил отчима, вальяжно развалившегося на подушках: на морде превосходство и ледяное торжество. На руке, что поверх одеяла, длинные припухшие царапины — это я его оприходовал. Интересно, как он их матери объяснил? Смотрит такой на меня, а глаза говорят: "Ну и что, малыш Джек, ты мне сделаешь?"

— Ма, — перехожу снова на русский, — ты кричала, стонала. Я слышал! Что этот гад с тобой вытворяет?

Она взгляд отводит и халатик запахивает крепче:

— Да тебе приснилось все, Жень!

— Не приснилось! — я уже почти ору. — Я же не псих! Я слышал, он делал тебе больно.

— Что происходит, Катюша? — это отчим подал голос с кровати. Меня намеренно игнорирует.

— Ничего, Севочка.

Мать подняла на меня припухшие глаза, усмехнулась как-то странно:

— Просто Джек услышал кое-что, и неправильно это понял. А сейчас он пойдет в свою комнату и больше нас беспокоить не будет. Ведь он уже большой мальчик, должен такие вещи понимать, — и закрыла дверь прямо перед моим носом.

Ключ повернулся в замке, а я так и остался стоять, как оплеванный. Джек! Ма назвала меня Джек! Она никогда так раньше не делала. Даже в школе на собраниях, даже в коммуне! И еще. Когда она уже закрывала дверь, я заметил кое-что. Капельку крови. Одну маленькую капельку. На голени, на внутренней ее стороне.