Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Марта, твои советы по работе мне не нужны. За охрану Эммы я получил деньги. Это излишние. И тебе, и Эмме они не помешают. А материалы по концерну я обещал Эмме. И ты мне сейчас здесь не нужна. Мария последит за мной. Завтра же выезжай.
Марта неожиданно расплакалась:
— Генри. Почему ты такой жестокий? Это все твоя работа! Может быть, ты будешь делать что-то другое?
— Ничего другого я делать не умею. Иди ко мне.
Притянул правой рукой к себе, погладил по голове:
— Не реви, успокойся. Если я буду в Германии, позвоню тебе. А на днях я уеду отсюда, как только смогу двигаться самостоятельно. Завтра утром садишься в свою машину и уезжаешь.
Вторник — воскресенье — пятница
8:00. 17 ноября 2015 г., вторник. Границе.
Горница дома Генри.
Генри лежит на диване. Марта кормит его:
— Генри, может быть, я задержусь хотя бы на один день? Ты совсем слабый.
— Мы вчера обо всем поговорили. Через полчаса ты должна уехать. Тебе до Шмалленберга ехать очень долго. Старайся не заснуть по дороге.
Улыбается.
Марта, наконец сдается:
— Я по дороге заеду во Франкфурт, надо же мне сменить платье и туфли.
— У тебя денег сейчас достаточно, пройдись заодно во Франкфурте по магазинам, приобрети что-нибудь симпатичное.
— А я что, плохо одета? И, вообще, я тебе не нравлюсь, поэтому ты меня отсылаешь?
— У меня нет сил с тобой спорить. Делай, что хочешь.
— Хорошо. Тогда я остаюсь.
— Марта, перестань. Документы нужно срочно отвезти Эмме. И предупреди ее, позвони из Франкфурта.
— А мне не опасно одной, без тебя ездить?
— Не выдумывай новые предлоги остаться. С бандитами все решено.
— Тогда я к тебе приеду. Сразу же, как ты доберешься до своего дома. Буду звонить тебе. Ведь это сейчас можно?
— Можно, можно. Но уезжай скорее.
Марта, почти обиженно:
— Ну и ладно, уеду.
Начинает собираться.
9:00. Там же.
Генри все еще лежит на диване. В дом заходит Франтишек:
— Привет, как себя чувствуешь?
— Значительно лучше, только спина и бок, где все содрано, болят. А про плечо и говорить не буду. Ты мог бы вызвать для меня надежный частный амбуланс, отвезти меня домой, в Страдонице?
— Конечно, можно. Но не рано ли?
— Нет, дорогу вытерплю, а там я буду более спокоен. И врача смогу при необходимости вызвать. Есть у меня там надежный, уже лечил однажды.
— Хорошо, сделаю. Через часик подъедет.
15:00. Страдонице. Гостиная в доме Генри.
Генри лежит на диване, врач осматривает его. Похлопал по здоровому плечу, смеется:
— Все в порядке. Заживет на тебе, как на собаке. Рану хорошо прочистили, нагноения почти нет. Через несколько дней стрелять левой рукой не сможешь, но девушку обнять — не возбраняется.
23:00. Там же.
Генри не может уснуть, вернее, непрерывно просыпается, так как перед глазами проходят отрывки воспоминаний.
Маленький Генри стоит перед тремя мальчишками, которые смеются, показывая на его обрезанный кончик. Ему и горько и обидно: кто сотворил с ним такую злую шутку? Но когда один из мальчишек подходит слишком близко и делает вид, что хватает его за это место, набрасывается на обидчика. Покатились по земле, к ним присоединились другие мальчишки.
Драки на переменах, во дворе, в спальне. Один на один, один против группы, если обозвали евреем. Только в старших классах стали бояться задевать его.
Беседы со стареньким учителем истории.
Рассказ, кто такие евреи, в восьмом классе, чтение Синодальной Библии.
Знакомство с маленьким бородатым раввином. Рассказ об Израиле. Первое чтение молитвы…
12:00. 18 ноября 2015 г., среда.
Гостиная дома баронессы Вилленберг.
За столом сидят и пьют чай Эльза Вилленберг, Марта и Эмма.
Эльза, очень заинтересованно:
— Давай, Марта, рассказывай. Чем у вас все дело кончилось?
— Ничего особенного. Генри все утряс, говорит — окончательно. Вот, передает тебе, Эмма, какие-то материалы.
Открывает сумку, вынимает пачку папок и микрокассету:
— И из-за этих бумажек столько шума, столько стрельбы, столько народу полегло…
Эмма открывает первую папку. Не верит своим глазам: — Марта, это не бумажки. Это копии документов, свидетельства незаконной деятельности концерна. Здесь все то, чего мне не хватало.
Открывает другую папку, потом третью. Вчитывается, даже забыла, что за столом она не одна. Не обратила внимания на кассету.
Эльза, очень удивленно:
— Но почему этим занимается не полиция, а вы, Эмма. Зачем вам интересоваться такими ужасными делами?
— Не знаю, госпожа Вилленберг. Но думаю, что это мое последнее розыскное дело. Никогда я больше не буду влезать в подобную грязь. Это мне не под силу. Если бы не Генри, ничего бы у меня не получилось. Спасибо ему.
Марта не замедлила высказаться:
— Эмма, может быть, поедем к Генри? Там и скажешь ему спасибо.
— Я бы рада, но мне сначала нужно переделать статью. Да и не знаю я, где он сейчас. И для поездки нужно взять в банке деньги.
— Генри наказал сообщить тебе, чтобы ты ни в коем случае не упоминала в полиции о нем. Ничего не знаю, мол, и все.
— Почему в полиции. Мне придется давать показания? О чем? Я же ни в чем не участвовала.
— Около твоего дома была стрельба. Кого-то там убили, кого-то ранили. В общем, ужас. Но ты об этом ничего не знаешь. Ты все это время была здесь, у мамы. Ой, я забыла. Генри передал тебе десять тысяч евро. Мне он тоже дал столько же. Правда, я уже пару тысяч истратила во Франкфурте. Мы спокойно можем путешествовать с шиком.
Приносит из своей комнаты толстый конверт и передает Эмме. Эльза с удивлением глядит на эту сцену. Ничего не может понять. Эмма тоже удивлена. Заглядывает в конверт:
— Почему? За что? Я не возьму деньги. Это я должна бы ему оплатить все. Он столько сделал!
— Знаешь, Эмма, я за то время, что провела с Генри, перестала удивляться чему бы то ни было. Мужчины думают и действуют так, что нам не понять. Смирись. Ты же принимаешь деньги от дядюшки, а я от отца. Давай так. Ты постарайся за неделю окончить работу над статьей и сдай ее в газету или куда ты ее хотела отправить. А я появлюсь на работе, наконец, чтобы меня не выгнали совсем. А через неделю поедем вместе в Прагу. Он живет где-то рядом. Я ему позвоню, чтобы встречал в Праге. Никуда он не денется — встретит. Да за неделю и выздоровеет немного. И договоримся, что неделю проведем там все вместе. А на кассете записи какие-то. Но о них Генри ничего не сказал.