Уже гремит в ущелиях отмщенья.

Он нас зовет и порождает в нас

Страстей противоборных столкновенье.

И сонмы сил недобрых и благих —

Любовь и гнев, проклятья и молитвы, —

Блистают острием мечей своих

И дух мой превращают в поле битвы![15]

На пороге появился тихой тенью мальчик — он смахнул со стола пыль тряпицей, поставил тарелки с фасолевым супом. Жестом, молча, пригласил к столу.

— Эвхаристо, — проговорила Елизавета.

Нико уже хотел сесть за стол, он сразу ощутил, как он голоден, но — Елизавета начала молитву, и ему ничего не оставалось, как застыть на месте с глупым видом. Слов он не понимал и поэтому во время молитвы рассматривал странную икону, ему даже показалось, что эти большие, умные, печальные глаза смотрят прямо на него, а еще ему не давал покоя чудесный запах супа. Конца молитвы он дождался с трудом и был очень рад, когда Елизавета наконец закончила свое бормотание.

Наверное, он на самом деле был очень голоден — он набросился на еду с жадностью, и — самое странное было то, что ему казалось, что нет ничего вкуснее этой фасоли, хотя он терпеть не мог с детства ее зеленые стручки — сейчас ему казалось, что он так многого лишал себя, ведь — это вкусно, это очень вкусно, просто — первое впечатление когда-то оказалось решающим, вот и все…

Потом Елизавета снова молилась, а потом — предложила ему прогуляться.

Как раз зазвонил колокол, собирая монахов на молитву.

— Нам нельзя туда, — сказала Елизавета. — Не время… Пойдем.

На улице стало немного теплее.

Они шли по узкой тропинке все выше, и Елизавета рассказывала ему, что существовало поверье — если взобраться на самую вершину горы, Господь услышит твою молитву и исполнит ее.

— А ты — поднималась? — спросил он ее.

— Да, — кивнула она. — Поднималась… Но не для молитвы. Я поднималась туда, чтобы…

Она замолчала, ее глаза стали печальными.

— Впрочем, это уже не важно.

Она улыбнулась:

— Жаль, что мы тут оказались зимой. Весной Карпаты красивее… А вон там — замок Бран, в котором мы переночуем.

— Как? Тот самый замок?

Он замер на месте. Сердце учащенно билось. Разве он мог даже мечтать о такой удаче? Он уже представлял себе, как потом, вернувшись, будет рассказывать своим приятелям… Нет, он сделает новый перформанс, про местночтимого святого, он — о, какой же успех его ожидает!

— Твой брат — из Габсбургов? Я слышал, теперь этот замок принадлежит им…

— Можно сказать и так, — усмехнулась Елизавета. — Да, пожалуй, он из Габсбургов… Тебе в самом деле повезло — вместе с братом приедет тот человек, который собирается купить Бран. Твой соотечественник. Скажи, Нико, откуда у некоторых русских такие деньги? Они — продали душу Дьяволу?

— О, им повезло, раз они с ним встретились, — засмеялся он в ответ. — Мне вот пока не довелось.

Она посмотрела на него с жалостью:

— Или — повезло. Но на тебя потребовалось меньше денег. Ты ему просто не так нужен. Дьявол жаден, он не платит лишнего. Но мы отвлеклись. Габсбургам трудно содержать замок. Он требует больших вложений. Недавно статуя знаменитого Дракулы, датированная XIII веком, таинственным образом исчезла во время грозы из запертого зала. «Молния ударила в замок и погрузила его в темноту. Когда все успокоилось, выяснилось, что статуя исчезла. Это странно, поскольку ворота были заперты, а в стенах толщиной двадцать восемь футов нет никаких окон». Говорят, что это был очень умный вор и знал, что он делает… Или — вор этот был не человек. Кому-то статуя мешала.

— Или кто-то просто наварит на ней баблоса, — рассмеялся Нико. — Все проще, Лиза. Если статуя стояла в замке с XIII века, то представь, сколько она стоит!

— Она стоит миллион долларов, — сказала Елизавета. — Сделана была она из аметиста и вулканического камня… В принципе, она стоит столько же, сколько… икона. На аукционе. Только продать ее там будет значительно труднее, чем краденую… икону. Кстати, сам замок продают за шестьдесят миллионов евро. Будущий хозяин, насколько я знаю, собирается устроить в Бране парк развлечений. Грустно все это…

Она махнула рукой и отвернулась. Ему показалось, что в ее глазах блеснули слезы. «Как странно, — подумал он. — Как странно она реагирует — будто этот замок Бран ее родной дом, в котором она провела детство и юность».

Что ей до этого замка?

Он посмотрел туда, на белые стены и красные черепичные кришы со шпилями, и на минуту ему тоже стало жаль этого величия, обреченного превратиться в игрушку для богатых людей — но с другой стороны, может быть, это правильно. Если бы этот замок попал ему в руки, он ведь устроил бы там что-то в том же духе. Только разве что — с большей выдумкой…

— Как быстро темнеет тут, — сказала Елизавета. — Нам пора. Ты не боишься ночевать в Бране? Может быть, лучше тебе остаться в монастыре?

— Нет, — рассмеялся он. — Напротив — мне любопытно.

— Хозяин замка принадлежал к жестокому веку, — задумчиво проговорила Елизавета, глядя на начинающие чернеть шпили далекого Брана. — И сам кажется нам жестоким. Может быть, кто-то прав, утверждая это. Его ненавидели турки. Его ненавидели купцы. Его предали. Но он защищал свою землю, он защищал свою веру. И — я принадлежу к его роду…

Она резко развернулась и пошла вниз, спускаясь так легко, как будто привыкла вот так легко сбегать с горы, как будто — она в самом деле здесь родилась и здесь выросла.

Он не поспевал за ней, начал задыхаться — Елизавета была уже внизу.

— Быстрее! — крикнула она. — Мой брат уже приехал за нами. Он ждет!

Сначала он увидел большой, длинный черный лимузин, застывший у ворот монастыря. Присвистнул, подумал про себя — в какое общество ты попал, дорогой, — потом вспомнил, с кем имеет дело. Ну да, один хозяин замка, происходящий из древнего рода. Второй — выскочка-олигарх. И он не удивится, если окажется, что именно второму и принадлежит этот прекрасный, комфортабельный «катафалк».

Он видел их обоих теперь, когда они подошли ближе. Невысокий черноволосый мужчина в черном пальто слушал второго с легкой усмешкой. Второй был немного повыше, но — Нико казалось, что во время разговора он слегка нагибает голову, получалось это подобострастно и как-то по-рабски, тогда как черноволосый держал голову прямо, немного даже надменно, и величественно.

Неподалеку от них маячили две темные, громоздкие фигуры, в которых он опознал секьюрити — охранников драгоценного тела олигарха, и удивился, что их только двое.

Когда они с Елизаветой подошли совсем близко, черноволосый обернулся, Нико невольно замер — сходство с увиденной в трапезной иконой было поразительным. Большие зеленые глаза, обрамленные густыми черными ресницами, смотрели печально и немного настороженно. Во взгляде чувствовались ум и глубина. Нос был великоват, но при этом черты лица отличались тонкостью и аристократичностью.