- Ну, давай за женский день, – Сурок поднял рюмку. – С праздником.

Они выпили, потом ещё и ещё. Олеся быстро опьянела. Все серьёзные мысли мигом улетучились из маленькой головы. Язык развязался.

- Так это были не менты? – деланно удивился собеседник.

- Да я ж тебе пятый раз говорю, - Олеся допила сок. – Бандюки реальные. Увезли меня в Одессу и хотели на пароходе переправить за границу.

- Зачем?

- Не знаю. Зачем обычно увозят? В бордель или на запчасти. Я случайно разговор подслушала и сбежала от них… - Поняла, что болтает лишнее, подняла голову. - Вадим, мне пора…

- Посиди ещё пару минут, сейчас вместе уйдём… - Вадик не знал, что с ней делать.

«Серебряная рыбка» заполнялась народом. Праздничный вечер загнал под крышу замёрзших торговок с рынка. За столами громко говорили, а кое-где уже и пели. Шаркали стулья, звенела посуда, отовсюду слышался привычный дружелюбный мат.

- Где ты сейчас западаешь? База где? Дома?

- Нет, домой нельзя. Мамка злая до сих пор, она меня точно кончит. Я тут в одной хате пристроилась, - внутреннее чувство самосохранения отключало язык, не давая сболтнуть лишнего.

- О-о-о, какие люди и без охраны! – Сурок встал и по очереди обнялся с молодыми парнями. – Это Олеся, – кивнул на девушку, – а это Максим и Жека.

- Я смотрю, у вас тут праздничный ужин. Не помешаем? – спросил тот, которого назвали Жекой.

- Не помешаете, братаны.

- Всё, я домой, - Олеся попыталась встать.

- Нет, так не пойдет, – Максим подозвал официантку и заказал шампанского. – Мы не хотим, чтобы праздник из-за нас заканчивался, – обратился к Макароновой. – Посидите немного с нами, девушка, скоро всем по домам. У нас у всех жёны, матеря. Или матери? Как правильно?

Пили «за женщин-матерей», потом «за женщин-подруг», затем «за хранительниц домашнего очага» и вновь «за подруг». Олеся перестала сопротивляться. Сначала пила по полной, потом половинками. Затем опрокинула пластиковый стакан с шампанским, отодвинула тарелку, положила на стол голову и заснула.

Женский праздник набирал обороты. Немолодые торговки за соседними столами громко кричали песни и вразнобой говорили. У стойки разбили очередной стакан. Посетители требовали счета, но не уходили и продолжали гулять.

- Что-то сильно громкий базар, - Проставнюк поморщился. - Давайте валить куда-нибудь…

- Куда? – Краснокутский огляделся по сторонам. – Сейчас везде такое гульбище.

- Пойдём ко мне, – Максим достал портмоне и рассчитался с официанткой. – Зацепим по дороге какую-то закусь, водка дома есть.

- А эту? Куда её? Она нетраспо… нетрастро… нетранспортабельная, - Куток уже плохо говорил. – Оставляем тут.

- Ты шо? Мы своих не бросаем, – Сурок встал. – Леська! Поднимайся… уходим.

Девушка не откликнулась.

- Так, Вадик, - Краснокутский взял Олесину сумочку, - ты в магазин за закуской. Мы с Максимом её дотащим. Пусть отоспится в тепле.

Вдвоём поставили её на ноги и, поддерживая с двух сторон, повели к выходу. Макаронова еле перебирала ватными ногами, повиснув на кавалерах. Так прошли три квартала, пересекли центральный проспект и вошли в огромный двор. Прохожие, увидев компанию, отворачивались и делали вид, что не замечают ничего странного.

* * *

Сурок вошёл в квартиру Максима и наблюдал из коридора через открытую кухонную дверь за неумелой мужской суетой.

- Где эта?

- В спальне дрыхнет, – Краснокутский с кухонным ножом в руке вышел в коридор. - Не дала раздеть, испугалась, что трахать будут. В куртку вцепилась намертво. Где ты её подобрал?

- Да так, давно знакомы. Ну, что у вас тут?

- Всё в порядке. Селёдка, картошка, помидоры. – Максим хозяйским жестом пригласил за стол. – Стоп! Забыл, старики из деревни прислали, - открыл холодильник и вытащил литровую банку с солёными грибами. – Настоящие рыжики… царская еда. Наливай!

- Лучку туда и маслица.

- Так сойдёт. Время зря теряем.

- За баб! – чокнулись и выпили.

- Все беды от них, – Краснокутский подцепил вилкой колбасу. – Меня, суки, на работе два раза закладывали. Шалавы паскудные.

- Без них никак нельзя, – Максим наполнил рюмки. – Хоть говорят, что кабаки и бабы доведут до цугундера… Давай за них, за неверных…

Выпили. За дверью в коридоре послышалось нетвёрдое шарканье ног и звук сливного бачка.

- Опа, проснулась, – Сурок поставил на стол чистуютарелку. – Макс, я приглашу? Не возражаете, пацаны?

- Давай подругу…

- Пусть проблюётся как следует, умоется и в койку, - сурово буркнул Куток. – Не хрен тут мужскую компанию разбивать.

- Да пусть, что тебе?

- Ладно. Я пойду посмотрю, как она там, - нерешительно поднялся Сурок.

- Сядь, - Краснокутский вновь наполнил рюмки, - ничего с ней не будет. Они, кошки, живучие.

Выпили. Закусывать не хотелось. На холодной сковороде лежала сырая картошка. Про неё забыли.

- В заводе сегодня тётки с утра пьяные ходили, – Куток подцепил ножом селедку. – Трахаться хотели…

- И как, поймали кого? – лениво спросил Максим.

- Да так… вроде нет. Времени не было, металл отгружали. За неделю накопилось…

- Когда вы уже всё растащите? – Сурок вытер губы салфеткой. – Уже три поколения тащат, тащат…

- Ха, ещё и внукам хватит, – ухмыльнулся Краснокутский. – Там этого добра – завались. Не мы возьмём, так другие заберут. Бесполезный металл. Кому нужен непрофильный рельс столетней давности? - Никому! Уже и колёс под него не делают. Там мужики умные, всё знают… Я с ними просвещаюсь. О как…

- Ну да, - Проставнюк подвинул к себе пепельницу, всё вокруг народное, всё вокруг мое…

Дверь на кухню распахнулась. В проёме покачивалась Олеся. Куртка расстегнута, из-под свитера торчит мятая футболка.

- Слышьте, пацаны, – морщилась от света пьяная Макаронова. – А чё вы всё бубните да бубните? Вы кроме трындежа что-то ещё умеете делать? Башка раскалывается от вашей болтовни. Хуже баб, честное слово. А ты громче всех, - пальцем ткнула в Краснокутского. – И голос такой противный… Тошнит от тебя…

- Оп-паньки, мы злые проснулись, – Сурок притянулк себе Макаронову, девушка с разгону упала на колени. – Выпей, Леська, подобреешь… Химия в башке устаканится. Всё придет в норму… Сегодня твой праздник… Давайте, за присутствующих здесь дам! Стоя.

- А что, у нас тут дамы есть? – Краснокутский зло упёрся в стол. – Кто здесь дама? Эта шмара, что ли?