Потому-то так жутко было извлекать эти цифры из самого далекого уголка памяти, куда Уля их сама же запрятала, схоронила, оставив еле заметный холмик сырой земли. Никаких крестов, никаких опознавательных знаков, ничего, что приведет ее обратно. Тогда дороги назад просто не существовало. Полынь властвовала над всей жизнью, окружая ее, отрезая пути к отступлению.

Теперь Ульяна сидела на продавленном диване сырой комнаты, сжав в потной ладони темную коробочку телефона, и не могла заставить себя нажать на клавишу с потертой восьмеркой. У ее ног стояла прозрачная пластиковая коробка террариума. Внутри, недовольно шурша камушками, ползал голодный Ипкинс.

От ночи, проведенной на холодном полу коридора, ломило спину. До самого рассвета Уля не сводила воспаленных глаз с запертой двери Рэма. За ней не раздавалось ни единого звука. Ни шороха шагов, ни случайного покашливания, ни скрипа топчана под весом тела. Царство полного безмолвия. Словно бы скрывшийся там Рэм истончился в неверном свете молодой луны и исчез, а может, его и вовсе никогда не было.

Сон подкрадывался к Уле ненавязчиво, чуть заметно, неотвратимо. Веки тяжелели. Жаркая куртка, которую она так и не додумалась стянуть, становилась уютным коконом одеяла. Хотелось свернуться калачиком прямо на полу и уснуть. Сама того не замечая, Ульяна проваливалась в дрему, ощущая томительную, сводившую скулы тревогу, но ничего не могла с собой поделать. Тяжелая голова так и норовила упасть на грудь. Дыхание становилось глубоким, сиплым.

Уля вздрагивала всем телом и просыпалась. Бросала испуганный взгляд на дверь, но та оставалась закрытой. Больше всего на свете Уля боялась пропустить момент, когда Рэм с сумкой и Ипкинсом выйдет наружу, оставит ключ в замке и перешагнет порог квартиры, чтобы никогда больше сюда не вернуться. Ульяне было необходимо увидеть его еще раз. Увериться, что его кожа не приняла глянцевый вид пластмассы, а глаза под нахмуренными бровями не обратились в прозрачно-кукольные пуговицы. Что весь он не стал похож на ростового манекена, целлулоидную куклу из страшного детского сна.

Но, конечно, Уля его упустила. Когда сон снова накрыл ее измученное сознание пеленой сумбурных видений, она поддалась его вкрадчивой силе всего на одно мгновение, которого хватило, чтобы брезживший рассвет за окном сменился утром. За стеной шумело семейство Оксаны, Наталья тяжело топала в своей комнате, а дверь Рэма, настежь открытая, блестела в сумрачном осеннем свете связкой оставленных в замке ключей.

Ульяна вскочила, беззвучно охая от острой боли в затекшей пояснице, и застыла на пороге покинутой комнаты. По вещам, разбросанным на полу, казалось, что Рэм и не думал собираться, что он провел эту ночь, застыв у дверного глазка в ожидании, когда Уля наконец уйдет к себе. Или крепко уснет.

Осторожно обойдя комнату, Ульяна наткнулась на одиноко стоявший в углу террариум. Ипкинс в нем выражал все негодование, на которое только может быть способна черепаха. Вытянув шею, он смотрел на Улю крошечными бусинками глаз, будто спрашивая, куда делся Рэм, почему он все еще не покормил его, хотя утро давно уже началось. Уля отыскала на подоконнике жухлый листок и протянула черепахе. Ипкинс чуть слышно фыркнул и поспешил к еде. И пока он отдирал от салата кусочки, придерживая его на месте корявой лапищей с длинными когтями, Уля продолжала стоять у стола, нервно постукивая по дереву костяшками пальцев.

Вчерашний испуг Рэма еще отзывался в ней, как эхо пронзительного крика в горах. Звонок привел парня в ужас, одним мигом сломав его волю. И если он сбежал, бросив вещи, бросив Ипкинса, бросив Улю, скорчившуюся у порога, значит, страх этот был сильнее, чем мог выдержать человек. И некого тут винить. Точно не Рэма. А тому, кто повинен во всем на самом деле, глубоко плевать на любые обвинения.

Ульяна задержала дыхание, учась жить с еще одной потерей, и медленно выдохнула. Потом подхватила тяжелую коробку террариума и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Мысль позвонить Вилке назойливо вертелась в голове со вчерашнего вечера. То, как решительно защищал свое право на близких Рэм, как уверенно он цеплялся за прошлое, за Варю и Сойку, за их размеренную жизнь, сбило Улю с толку. Она была уверена, что прошлое навсегда утеряно вместе с людьми, которые его населяли. Но ведь получилось у неприкаянного Рэма сохранить в себе Ромку, так почему она боится оглянуться? Чем она рискует? Одиночеством? Серой комнатой с плесенью по углам? На кону стояло куда больше – целый месяц жизни, возможно, последний ее месяц.

Тишина забивалась в уши. Оказалось, что пары громких, сметающих все на своем пути дней с Рэмом хватило, чтобы привыкнуть к жизни рядом с людьми. К разговорам и смеху. К тому, что раньше наполняло всю ее, не оставляя ни минуты тишины. Но Рэма больше не было рядом. Он сбежал, гонимый своими демонами. А Вилка была. В это Уля все еще верила. Потому и сжимала в ладони телефон, не решаясь набрать номер.

Что, если Вилка не узнает ее голос? Что, если равнодушно бросит пару дежурных фраз и нажмет отбой? Что, если она давно сменила номер? Что, если Уля со всеми ее необъяснимыми бедами окажется ей ненужной и чужой?..

– Нет, глупая идея, – прошептала Ульяна, откладывая телефон.

Ипкинс равнодушно возился в камнях, всем своим видом давая понять, что он ни капли не удивлен ее малодушию. Пора было вставать, выходить наружу, закрывать глаза, как учил Рэм, и искать будущих мертвецов. Готовых бросить свою смерть напоказ. Глупый стишок назойливо закрутился на языке, как припев детской песенки. Уля поморщилась, и он сбежал.

Выходить на охоту не было сил. Прямо как вставать к первой паре в холодном ноябре. Только не сейчас. Ну пожалуйста. Еще пять минуточек. Только просить об отсрочке было некого, никто не подгонял ее вперед. Просто время бежало, отсчитывая лунный месяц. И где-то совсем близко плотоядно потирал сморщенные ладони Гус.

В ее же руке продолжал лежать телефон. Не давая себе ни секунды задуматься, Уля быстро набрала одиннадцать заветных цифр и нажала зеленую клавишу. В динамике зашумело соединение. Уля испуганно охнула, но поднесла трубку к уху. Первый гудок набатом разнесся по всей комнате, да что там, по всему миру. Землетрясения, цунами, сдвиги тектонических плит – вот что мог вызвать этот гудок, вот что он вызвал в застывшей Уле. Один. Второй. Третий.

На четвертый раздался делано официальный голос Вилки – она всегда отвечала на незнакомые номера голосом видавшей виды секретарши.

– Я вас слушаю.

Уля попыталась, но не смогла издать ни звука.

– Я вас слушаю, – повторила Вилка. – Алло!

Уля пробормотала что-то несвязное, чувствуя, как дрожит рука с телефоном.

– Что? Я вас не слышу! Кто это? – Вилка начинала сердиться.

– Это я… – Слова застревали в горле.

– Кто? – Секундное молчание, и наконец чуть слышный выдох: – Улька, ты?

Ульяна прижала вторую ладонь ко рту и всхлипнула.

– Улька… Улечка, я не верю, это правда ты? – причитала Вилка, громко шмыгая. – Где ты? Господи, скажи мне, где ты, я приеду, пожалуйста, Улечка!