—Мне что делать нужно?— остановился он посреди комнаты, оглядываясь по сторонам.

—Для начала — раздеться,— с вызовом смотрю на него.

—Прости, солнце, но у меня есть правило — никаких моих обнаженных фоток. И, думаю, к живописи это тоже относится.

Я хмыкаю.

—Я я как чувствовала, что ты окажешься таким стесняшкой,— шучу, возвращаясь к своему рюкзаку.— Вот, одень их, только пуговицу не застегивай. И для изюминки образа лучше чтобы под низом не было боксеров.

Я бросаю ему камуфляжные штаны, на что его бровь удивленно ползет вверх.

—Ты украла мою форму?

—Одолжила. Переодевайся, а я пока подготовлю все.

Давид без лишнего стеснения стягивает с себя всю одежду. В голову даже мысль закрадывается: а может ну его, эту живопись. Есть более приятные способы проведения времени вдвоем. И муж, кажется, думает о том же. Потому что стоит ему потянуть вниз резинку боксеров, как его привставший член демонстрирует все что он думает о моей идее с картиной.

Я сглатываю собравшуюся во рту слюну. Солнечный свет освещает комнату, на окнах нет ни штор, ни занавесок. Давид выглядит порочно и искушающе.

Мне так и хочется подойти к нему, провести ладонями по крепкой груди, рельефному животу. Опуститься ниже, подразнить… Но это потом. А сейчас к делу.

—Можешь расположиться вон там у стены или на диване. Где тебе удобно будет,— закусываю кисть и смотрю на белоснежный холст, прикидывая с чего начать.

Давид прячет свое немаленькое достоинство в штаны, усаживается прямо на пол, смотрит на меня с интересом.

—А теперь замри и не двигайся,— тянусь за карандашом, чтобы сделать набросок.

—И долго мне так сидеть?

—Пока не разрешу,— мой голос звучит строго. Я полностью сосредоточенна на процессе.

—Разговаривать хоть можно?— со смешком в голосе спрашивает он.

—Да. Как насчет планов на ремонт? Ты смотрел ссылки что я тебе бросала?

—Еще не было времени,— честно признается муж и я грустно вздыхаю.

Мы проводим в моей мастерской весь день. Болтаем ни о чем, делимся своими планами. Я не разрешаю Давиду даже одним глазком взглянуть на картину. Пока не завершу — никому не покажу.

Ему уже не обязательно позировать мне, но я не спешу делиться этим. Нам двоим так уютно сейчас и такое ощущение, словно нет никого кроме нас двоих во всем мире.

—Все. Я вернусь сюда после того как прилечу с выставки и закончу уже без тебя,— собираю кисти и кладу их в раствор.

—Можно уже смотреть?

—Нет, конечно. Когда доделаю, тогда и покажу.

—Ну мне же интересно,— хищно улыбается Давид, сокращая между нами расстояние, ловко перехватывает меня за талию, убирая с дороги и замирает рядом с мольбертом.

Он молчит. Слишком долго. И хмурится. Не понравилось?

Я же смущенно наблюдаю за его реакцией. Щеки алеют.

—Не понял,— единственное, что говорит Давид.

—Что-то не так?— прочищая горло спрашиваю я.

—Я тебе не так позировал.

—Так.

—У меня член из штанов не торчал,— возмущается он.

Ох.

—Это авторское виденье, я рисовала его по памяти. Тебе не нравится что-то? Размер маленький? Прости, но я, можно сказать, срисовала его вживую.

—Бесстыжая девка,— усмехается муж.— Спрячь это куда-то, увидит же кто-то.

—Ты изображен до подбородка, никто не узнает что это ты.

—Ну, конечно. Вообще не узнать,— хмыкает он.

—Злишься?— прикусываю нижнюю губу, кокетничая с ним.

—М-м-м, скорее в гневе. Ведь в жизни он намного больше чем ты здесь нарисовала.

И словно желая доказать мне свои слова, он берет мою руку и прижимает к своему паху.

Кровь в венах закипает, к низу живота приливает жар. Давид ловит мой поцелуй, сминает мои ягодицы, пока я двигаю ладошкой по его твердому члену.

—Свет нужно выключит. Видно же с улицы,— шепчу ему, когда он начинает стягивать с меня одежду.

—Сейчас.

Щелчок и комната погружается во тьму. Я моргаю несколько раз, привыкая к темноте. Давид поднимает меня под ягодицы и садит на высокий подоконник. Стекло холодит спину, кожа покрывается мурашками. Он торопливо стягивает с меня джинсы, разводит в стороны мои ноги и входит одним мощным движением.

Я хватаюсь за его плечи. Выгибаюсь дугой. Так сладко. И одновременно немного больно. Нахожу его губы, кусаю. Царапаю. Его дыхание рваное и громкое. Все происходит так быстро. Мне горячо. И хорошо. Страсть отпускает нас лишь тогда, когда внутри все пульсирует, взрывается, а перед глазами красные искры.

Глухой рык мужа и он выходит из меня, изливаясь мне на бедро.

Наваливается весом своего тела, вжимая меня в окно.

—Домой?— тихо спрашивает он.

—Угу,— мычу, скрывая счастливую улыбку.

В аэропорт меня отвозит Давид. У меня с собой лишь ручная кладь, так как задерживаться надолго я не собираюсь. Я занимаю свое место, засовываю в уши наушники. Это моя первая крупная выставка, будет много начинающих художников и возможностей засветиться.

Я бросаю взгляд в проход и вздрагиваю, натыкаясь взглядом на знакомое лицо.

—О, привет.

Я сглатываю, удивленно таращась на Игната.

—Привет,— беру себя в руки и выдавливаю улыбку.— А-а… а ты как здесь?

—В командировку.

—Ясно. Давид сказал что ты уже уехал, не ожидала тебя в городе встретить.

—Пришлось вернуться,— коротко отвечает Игнат и сверяет номер своего места на посадочном талоне с тем.— Я прямо за тобой буду, если что.

Я выдыхаю от облегчения. Хорошо что не рядом. Странный мужчина.

Перелет происходит в напряжении. Кроме того что летать не люблю, так еще и Игнат покоя не дает. Ощущение, словно он преследует меня. Если еще и предложит добраться вместе до отеля — точно пожалуюсь Давиду.

Но после прохождения паспортного контроля Игнат прощается и словно забывает обо мне. Я же забираю ключи от арендованной машины и еду в отель.

Всю ночь не сплю, волнуюсь. Я очень хочу чтобы мой талант заметили. Это мое самое сокровенное желание. И оно сбудется. Обязательно.

Но на следующий день все мои мечты испаряются, словно роса от горячего солнечного света. Меня не просто раскритиковали, меня разгромили. Мне хочется снять со стен галереи все свои картины и порвать их прямо здесь. Я даже до конца мероприятия не остаюсь. Сбегаю в отель, уже не сдерживая слез.

Телефон гудит на тумбочке. Давид. Я долго не решаюсь поднять трубку. Мне стыдно признаться что меня посчитали бездарностью. Но он звонит и звонит и мне приходится ответить.