— Так быстро? — спросила я растерянно вместо того, чтобы поздравить.

— Я их маму… Си-Эн-Эн или еще какое-нибудь дерьмо, — сказал Георгий с привычным картлийским акцентом, который я тогда любила больше всего, и сильно обнял меня.

— Эту победу, любимая, я посвящаю тебе…

— Кинг-Конг не выдержал, — смеялся Зура. — Ну вы, ребята, даете…

Я, Зура, Георгий, его ребята и журналисты до утра отмечали большую победу и пили водку прямо из выигранного чемпионского пояса.

— Давайте, давайте, это вам не какой-нибудь пояс Левиса — Вебеу, Вебеу! — восклицал Георгий и направлял в рот очередной глоток водки.

21 декабря, день рождения Сталина, был достойно отмечен его соотечественниками.

Назавтра Георгий возвращался из Питера в Тбилиси прямым рейсом. На родине его ожидали любовь и слава. А меня из Москвы провожал Зура. В аэропорту Внуково шла одновременная регистрация пассажиров в Грузию и Израиль. Когда мы доставали из машины багаж, носильщик взял наши вещи и куда-то решительно понес.

— А что, вы знаете, куда? — крикнул Зура.

— Конечно, знаю — рейс на Израиль!

Мы с Зурой переглянулись и засмеялись. Конечно же, мы — Зура в строгом синем пальто, с зачесанными назад волосами и в элегантных очках, и я в белой норковой шубе и с бриллиантовыми серьгами, больше походили на пассажиров израильского рейса.

— Прошу тебя, ну дай передохнуть, — взмолился Зура. — Хоть немножечко ничего не придумывай, а то я, связавшись с тобой, вместо какой-нибудь нормальной девушки приведу домой какую-нибудь Мимозу Хухуния.

— О'кей. Обещаю, что на какое-то время дам тебе передышку. Но смотри, только до весны!

Я поднималась на трап, а позади остались заснеженная Москва и дорогой друг Зурик.

Канделаки возвращался в Грузию настоящим героем. Невозможно было пройтись с ним по улице: автографы, фотографии на память, поздравления и благословения лились рекой, так что я и Георгий, утомленные переездами и уставшие от такого внимания, решили на два дня укрыться в родной Кахетии. Не стоит скрывать — в Грузии больше всего я люблю Кахетию. Это, наверное, зов крови матери отца — Вачнадзе. Мои кахетинские друзья выяснили и то, что по происхождению род Вачнадзе из Колаги, и на полном серьезе отмерили мне землю для дачного участка.

К сожалению, чрезмерно горделивой бабушке было глубоко наплевать на корни, ну разве можно было с такой фамилией и происхождением не иметь даже маленького уголка земли в этом благословенном крае?! Но что поделаешь с тбилисским светским чванством? Я же, со своими смешанными генами, всегда мечтала о собственном, пусть совсем маленьком участке земли в любимой мной Кахетии.

Цнорский дворец стоял на склонах Броцлиани и Сигнахи и представлял собой совершеннейший образец архитектуры. Огромные своды, камин и «подвал охотника» были построены со вкусом и, что главное, с любовью. Любовь в этом дворце витала в воздухе и отражалась в глазах его обитателей.

Какуца был симпатичным, умным, молодым мужчиной, который давно сбежал от городского смога и хаоса; он прекрасно чувствовал себя в созданной им же самим империи, и, что самое главное, все, кого он любил и к кому испытывал нежные чувства, были рядом с ним. Любимая женщина, друзья и, конечно же, гончие.

Какуца был заядлым охотником, но один инцидент, произошедший в этом году, совсем подкосил и вывел из строя этого великана. Дело в том, что семья Мангошвили — широкие, хлебосольные люди — часто принимала у себя гостей, приехавших из столицы: застолье было бесконечным, и хозяйка постоянно обновляла стол то свежим молочным сыром, то алазанским сомом или другими кулинарными чудесами.

Месяц назад у Какуцы гостил Лери Накани, который хоть и был высокопоставленным чиновником в полиции, питал дружеские чувства к семье Мангошвили, Какуца очень любил его. На рассвете у вышедшего на охоту Лери запутались собачий поводок и ремень ружья, — слепая пуля не заставила себя ждать. Ведь говорят, раз в год стреляет и незаряженное ружье. Когда Какуца выбежал на помощь Лери, тот уже не дышал. Обезумевший мужчина буквально расстрелял собаку, которую вырастил собственными руками, как будто случившееся было виной несчастного животного. После этого события Какуца сломался и все внимание и тепло перенес на Георгия Канделаки.

— Говорил же я тебе, парень, молись в Бодбе и обязательно победишь, — крепко обнял Какуца Георгия.

— Арчилыч, это моя Лали, — представил меня Георгий. Я и Какуцына Марика, весёлая пышногрудая женщина с большими карими глазами с первой же минуты знакомства нашли общий язык. Марика жила в Тбилиси, в Надзаладеви, но любовь к Какуце привела ее в Кахетию, и она чувствовала себя счастливейшей женщиной.

У стола, накрытого как на праздник, на протяжении всего дня одни люди сменялись другими.

— Георгий, Какуца — «вор в законе»?

— Нет, малыш, ты что, он говорит так: «Если б это было хорошим делом, меня бы кто-нибудь опередил?» Просто, его все уважают и приходят за советом.

Вечером мы сидели в «подвале охотника». Какуца показался мне мрачным. Через короткое время он позвал Марику на улицу, и они долго не возвращались.

С порога я услышала Марикин громкий и заразительный смех. Какуца подошел ко мне и поцеловал мою голову.

— Если бы вы знали, что случилось! — не могла сдержать смех Марика. — Кто-то из Цнори принес весть, что у Какуцы — Морошкина, которую назначили главой «особого отдела»! Бедные, окрестили Министерство по особым делам полицией. Я целый час объясняла, что это не «ментовка», а учреждение по урегулированию конфликтов.

— Я чуть не сошел с ума, думал, погубил меня Георгий, привел мне в семью крупного мента!

Кстати, стены дома Какуцы украшали фотографии, снятые во время охоты министров внутренних дел и безопасности. Интересно, а они не принадлежали к категории «крупных ментов»? Ничего не поймешь!

Я и Какуца подружились, мы целые дни проводили в разговорах, ему было интересно все. С того дня Цнорский дворец стал моим вторым домом.

После субботне-воскресной передышки в министерстве скопилось множество дел. Вот уже сколько времени я ждала ответа от министра насчет Гали. Я не раз высказывала мнение о том, что миссия ОБСЕ в отдельных случаях только мешала урегулированию конфликта, и уже настало время переходить на режим прямых переговоров. Тем более что первый шаг был сделан. Шеварднадзе, которого я изрядно «доставала», дал мне право просмотреть дела цхинвальских заключенных и после консультации с юристами освободить тех, кто отсидел больше половины срока заключения.

— Господин президент, ответим на жест Кокойты адекватными действиями и тоже освободим двух-трех человек, ну не принимать ведь от него подаяний?