— Хорошо, уже поздно, постарайтесь уехать до темноты, — посоветовала я.

Две машины с грузинскими номерами за секунду исчезли в тумане и мгле.

— Почему я тебя не послушалась, Сандро, — повернулась я к своему спутнику.

— Замерзла, да?

— Ничего, сейчас попрощаюсь с Джабеевичем, и поедем.

— Поторопитесь, ведь езда ночью не очень безопасна, — предупредил Сандро.

В администрации Цхинвали гордый своим поступком Кокойты направо и налево раздавал интервью, подчеркивая добросердечность осетинского народа.

И я сказала несколько слов благодарности от себя, пообещав в сжатые сроки пропорционально передать двух осетинских заключенных.

— Не получится, у вас мой начальник милиции Чермен Букулов уже три года сидит, сколько прошу, никто не слушает.

— Я постараюсь! — пообещала я.

Мои документы остались в кабинете Кокойты, поэтому нам с Сандро пришлось за ними вернуться.

В комнате меня встретили двое незнакомых мужчин.

При моем появлении один, более высокий и стройный, вскочил и подошел слишком близко.

— Ты кто? — спросил он.

Я представилась, взяла документы, попрощалась с Эдуардом Джабеевичем и направилась к выходу.

— Стой, ты никуда не уйдешь! — окликнул высокий и что-то прошептал низковатому.

— Лали, плохи наши дела, — сказал Сандро. — Ладно, одного-двух возьму на себя, ну, а что делать потом?

— Не нервничай, что-нибудь придумаю, — сказала я Сандро и повернулась к высокому.

— Это почему я не уйду? Что, нашли слабую женщину? Таково осетинское гостеприимство? — перешла я на грузинский язык, который осетины знали как родной. Высокий смутился.

— Да не кипятись. Мы пошутили, внизу накрыт стол. Покутим вместе, и потом поедешь.

— А если я не хочу?

— Мы хотим! А ты находишься в нашей юрисдикции и должна поступать соответственно. Поняла?

Я поняла, что оказывать сопротивление нет смысла и последовала за «приказчиками» вниз, в харчевню, где и был накрыт стол.

— Ты знаешь, кто они? — спросил меня нахмуренный Сандро.

— Нет, а кто?

— Братья «Дикие», живут в Москве и полностью контролируют Цхинвали. Кокойты у них как подручный.

Информация звучала безнадежно.

За столом, накрытым на двадцать человек, сидело практически все цхинвальское правительство.

Тамадой был избран старший брат, президент Федерации борьбы России крепкошеий Джамбулат Тедеев, младший брат Альберт наблюдал за обстановкой.

— Как мы выберемся отсюда? — прошептал Сандро.

— У меня есть план, надеюсь, он сработает, — ответила я.

Джамбулат настойчиво требовал, чтобы я пила все тосты до конца.

— А что ты думала, когда выбирала мужскую работу, — часто повторял он. — Что, в Грузии перевелись мужики, чтобы не заставлять девчонку бегать в Цхинвали.

Участники застолья наслаждались язвительными шутками тамады, а Сандро от злости гнул вилки.

Наступило время моего хода. Априори беспроигрышного, когда не имеешь права проиграть, и каждое слово может обернуться острым кинжалом. Мне была хорошо известна психология осетин, их обычаи и традиции, в частности, то обстоятельство, что осетины не выносят крепких напитков. С детства занимающиеся спортом, ослабленные вечной диетой, они с большим удовольствием употребляли домашнее пиво.

— Минуточку внимания! — сказала я и встала. — На правах гостя хочу предложить тост за Вастерджи, — осетины сразу помягчели при упоминании их святыни и подняли бокалы.

— Мы тут на Кавказе, или как? Ну-ка принесите большие емкости, — и показала на гранёные винные стаканы. — Вера каждого из нас так же сильна, как этот коньяк, — сказала я, заставив налить большой стакан до краев, и на глазах у изумленных осетин его вмиг осушила. «Крепись, — говорила я себе. — Если спиртное тебя пересилит, останешься здесь навечно, к тому же, обесчещенной и пристыженной. Это самый большой экзамен в твоей жизни».

После пяти-шести стаканов осетины, включая тамаду, были в полном беспамятстве.

— Время! — сказал Сандро. — Я выйду наружу и заведу мотор. Если не обратят внимания, через две минуты выходи и ты.

Ровно через десять минут я и Сандро на максимальной скорости мчались к Каралети.

Такой знакомый ресторан «Венеция» тепло встречал миротворцев.

— Немного отдохни, поешь что-нибудь, и поедем в Тбилиси, — заботливо сказал Сандро, заказал официанту еду и вышел. Как видно, после перенесенного и ему нужно было прийти в себя.

Вошедшая с хлебом и лимонадом молодая женщина присела рядом.

— Лали, все нормально? Почему ты так бледна? — спросила она.

— Сейчас, да. Ты знаешь, а ведь несчастные дети могли там остаться? — сказала я и заплакала. — Несчастные дети, беременная девочка… — повторяла я уже в истерике.

Как видно, в родной обстановке я окончательно обмякла, накопившиеся эмоции выплескивались солеными слезами. Когда я немного успокоилась, уже весь обслуживающий персонал ресторана, вооружившись валерианкой и валидолом, стоял над моей головой. Кто-то прикладывал мне ко лбу полотенце, кто-то согревал ледяные и совершенно ватные руки.

Дорогу в Тбилиси я помню смутно…

…На следующий день я отрапортовала министру о проведённой операции без упоминания трудностей, с которыми мы столкнулись, и действительно по-мужски героического поведения Сандро.

— Все было так легко?

— Да, так легко.

Я уже собиралась уйти домой, когда позвонил телефон.

— Сестра, что ты сделала? Мы только сейчас сообразили: ты настоящий джигит. Знай, отныне Тедеевы — твои братья. Проси, что хочешь!

Через некоторое время после этого случая Альберта убили, а Джамбулат навсегда отошел от Кокойты.

Впереди нас ждала еще не одна встреча.

Всем известно, что грузины — уникальные исполнители русских романсов. Это специфическая музыка, нуждающаяся в особом сердечном исполнении. В романсах много боли и эмоций, если «это» не пропустишь через себя, не оставишь там навечно неизлечимой раной, не заставишь стонать спящие звуки, не последуешь за головокружительными любовными историями, то и не умрешь захваченный безнадежной цыганской любовью.

Моя одноклассница и подруга детства Майя Бараташвили готовилась к записи цыганских романсов, к тому же у нее оставалось совсем немного времени до запланированного в Германии концерта.

Патриархи джаза — Игорь Бриль, Михаил Окунь, Иорн Скогхим, Тамаз Курашвили, Джордж Дюк, Майя совершенно спокойно чувствовала себя на сцене с этими корифеями джаза. «Когда Майя Бараташвили набирает воздух для пения и диафрагма ее расширяется, мир сжимается» — эта фраза любителя джаза Эми Спеллинга была совершенной истиной.