«Когда я оглянулась назад, на баррикады, я никого не увидела. Такое у меня было чувство. Все только и продолжали скакать под музыку. Я потеряла к панку интерес. Он полностью угас, когда умер Сид. Но все же я горжусь собой. Если бы меня сделали дамой только за то, что я придумала панк, я бы подумала: «Ну, хоть так!»; с одним только панком я сделала больше хорошего, чем миссис Тэтчер. Правда, панк не изменил мою жизнь, или, по крайней мере, мне так казалось в то время. Его появление я считала естественным и закономерным».

И все же панк изменил жизнь Вивьен. С одной стороны, она уверилась в своих силах как художник и дизайнер, ведь о панке говорили и писали по всему миру, а Вивьен и Малкольм как дизайнеры и «кураторы» новой манеры одеваться и вести себя заняли место между сторонниками практики «обходиться тем, что есть, и чинить», познакомившей Вивьен с «модой», и теми, кто влияет на культуру, что характерно для ее последующих работ. «Мы просто взяли разные идеи и объединили их», – пожимает плечами Вивьен. При этом панк подарил Вивьен славу, которую заметили даже члены ее семьи: на улице люди оборачивались и показывали на нее пальцем, ее имя стало известным. «Помню, как я впервые подумал: «Бог мой, так ведь ее знают во всем мире», – вспоминает брат Вивьен Гордон. – Еще со времен учебы в школе кинематографии я знал одного парня с новозеландской телестанции, он как-то позвонил мне и сказал, что приедет снимать репортаж про людей с Кингз-Роуд и про магазин, а я ответил: «Это моя сестра». Это было, когда «The Sex Pistols» только-только выстрелили, но он снимал большой репортаж не о них, а о Вивьен. Тогда-то я впервые все осознал. До этого я ничего не замечал. А кто бы заметил? Это же сестра. Но в тот момент я подумал: бог мой, о ней узнали во всем мире. Мгновенно». И хотя бы в этом отношении, как сказал сын Вивьен Джо, ее жизнь кардинально изменилась.

Панк, говорит мне Вивьен, начался с ощущения, с духа, рожденного в Лондоне и Нью-Йорке, который, что неудивительно, нашел отклик по всему миру, и образа, созданного Вивьен и Малкольмом. Панк вернул рок-музыку к ее сущности: она стала бунтарской, критиковала существующее положение вещей, ее не любили старшие, в ней отражалась важная мысль: каждое поколение имеет первоочередное право придумывать и выбирать свое будущее. Правда, в то время это не ощущалось. «Все дело в твоей личности, – говорит Вивьен. – Ты не сможешь быть дизайнером, если у тебя нет идей. Талантливые люди иногда создают что-то для себя. А я очень скоро поняла, что панк позволяет быстро заработать. Я поддерживаю личную творческую свободу, а панк – определенная эстетика. Правда, иногда я думаю, что хорошего в нем была только идея о том, что «нельзя доверять правительству» да еще то, что в одежде этого стиля я классно выглядела! Но так ли уж это важно? С панком люди почувствовали самоудовлетворенность, они поняли, что «никто не имеет права меня поучать». Одним внебрачным ребенком панка была появившаяся доля тэтчеризма. Когда я позировала для «Tatler» в образе миссис Тэтчер – а я правда немного на нее похожа, – то будто играла роль. «Посмотри с легким сомнением, и будешь похожа на Тэтчер». Так и есть».

«Ведь правда Джонни Роттен писал умные песни?» – спросила однажды Вивьен, когда я уже собирал вещи, и начала напевать: «Нет будущего. В мечтах о будущем – лишь список покупок». Нужно прекратить учить людей потреблять и научить их думать своей головой, как говорит в своих книжках Норина Херц[15]: можно посмотреть на экономику под другим углом; с позиции людей, которых она угнетает. Именно этим и занимался панк».

От станции метро «Клэпхем-Саут», где когда-то, ожидая Малкольма, слонялись Сид Вишес и Джонни Роттен, поверните налево, потом по Клэпхем-Коммон, где когда-то жила его бабушка Роза, и увидите невысокое здание кремового цвета в стиле ар-деко. Это Серли-Корт на Найтингейл-Лейн. На первом этаже широкое эркерное окно, из которого когда-то было видно вечнозеленый дуб и открытую местность. А за окном – светлая «зала», в которой более 30 лет жила и работала, моделировала и шила Вивьен.

На Серли-Корт нет мемориальной таблички, но однажды ее непременно установят. Это одно из знаковых зданий в Лондоне, потому что здесь создавался панк, в буквальном смысле, на швейной машинке «Зингер», и потому что здесь жили, ссорились, расходились и снова сходились Вивьен и Малкольм, которые одним зимним вечером приняли решение, что он будет заниматься музыкой и держать курс на Голливуд, а она посвятит себя моде. Здесь же по бакелитовому дисковому телефону шумно обсуждались условия контрактов для «The Sex Pistols», здесь вручную красили футболки с Мэрилин и знаком анархии и наносили на них рисунки по трафарету, здесь росли Бен и Джо. Вивьен и дальше бы тут жила, если бы не вполне понятное желание ее молодого мужа не оставаться ныне и во веки веков в тени ее прошлого. «Да, вначале мы все делали вручную и в основном дома. Когда Малкольм нашел для нас это жилье, оно казалось подарком небес. Мужчина, присматривавший за квартирой, был очень мил, и нам дали скидку, потому что хиппи ее попортили и покрасили все в ярко-красный цвет. Так что квартиру мы снимали очень дешево, всего за 6 фунтов в неделю, а Малкольм все перекрасил в черный».

Сейчас за домом следит близкий друг Вивьен Луи Макманус, бывший торговец наркотиками из Южного Лондона, а теперь художник-реалист. По стенам маленькой квартирки развешаны его полотна, которые он создал в тюрьме и после выхода из нее. Вивьен вместе с Джо и Беном поддерживает его желание исправиться при помощи искусства. Луи давно участвует в жизни сыновей Вивьен, относясь к ним покровительственно и как родной дядя, так что сейчас он для всех – член семьи, идеальный куратор и гид по своеобразной достопримечательности – дому, который до сих пор выкрашен в те же цвета, что когда-то выбрали Вивьен и Малкольм, в котором до сих пор куча предметов искусства, недоделанных работ и разнообразных вещей, оставшихся от жизни здесь этих неорганизованных творческих личностей. Длинный, плохо освещенный коридор ведет из двух спален в кухню-столовую и ванную, выложенную плиткой, которая была там еще с тех времен, когда Роза с Малкольмом только сняли квартиру, еще там есть маленький балкончик: на нем Вивьен сушила одежду, покрасив ее в большой кастрюле, хранившейся на кухне. В большой комнате с эркерным окном, выходящим на задворки дома, Вивьен шила и спала. Окна, в ярости разбитые кирпичами, когда панк находился в зените популярности, уже давно починили, но осада Серли-Корта после интервью Гранди до сих пор остается самым ярким детским воспоминанием Джо: ему было тогда 10 лет.