Физик обвел нас озадаченным взглядом:

– А что, его до сих пор нет?

– Лунатик приземлился, – сказал и зевнул в голос Константин, – а ты и не заметил, что костер погас. «До сих пор нет», ну ты даешь!

Но физик обладал какой-то удивительной пуленепробиваемостью, когда его что-то занимало, вот и сейчас он пропустил мимо ушей Костин выпад и сказал мне:

– Тут такое дело, никак не могу посчитать. Где мы? Семьдесят миллионов лет назад, или семьдесят пять, или… Не хватает данных. По одним приметам мы в первой трети, по другим – это время можно отнести даже к последней… А что Петр Иваныч? Он говорил, хочет яйца поискать и силки проверить.

– К морю, значит, отправился, – сказал я, разозлившись и тоже пропустив его эти временные исчисления мимо ушей, да и откуда мне было знать, сколько миллионов лет назад мы барахтаемся!

– Нет, он собирался на юг пойти, по ложбине в сторону вулканов. Там мы с ним видели старые гнезда небольших динозавров. Я уже и не знаю, как они называются. Ростом с теленка. Для дичи тяжеловатые, кило на семьдесят потянут, как определил Петр Иванович. Мы их видели, когда на юг ходили.

Проша постоянно увязывался в походы с бортстрелком. Шел он с остановками, вечно принимался изучать то чьи-то заброшенные гнездовья размером с наш лагерь, то лез на дерево. Ни радист, ни штурман не хотели каждый раз останавливаться, а Петр Иванович терпел, а то и тащил какие-нибудь ценные образцы.

– На юг, говоришь? – Я прикинул, где бортстрелок мог задержаться. – А ты сегодня почему с ним не пошел?

– Петр Иванович сказал, что сегодня ждать меня не будет. – Проша рассмеялся. – Сказал «выхожу поздновато, одна нога там, другая здесь». Я и не пошел. А мне хотелось там один скелет рассмотреть.

Один скелет рассмотреть… так ведь и свой очень легко ненароком оставить. В той стороне вечно крики истошные слышались. Проша и говорил, что там могут «обитать хищные виды ящеров, потому что встречаются небольших размеров травоядные», подходящих размеров еда, значит, в переводе на наш, мещанский.

Бортстрелок сказал, обернется быстро. Но у него же нога больная. Правда, хромал он не сильно, на роль охотника годился, а вот на роль убегающей дичи – нет, скорее на роль пасущегося мирно обеда. Я поднял глаза, увидел, что Алексей смотрит на меня.

– Давай пройдем вдоль лощины по тропе, – сказал я. – Может, дичи набил – никак не дотащит.

Но смеяться никому не захотелось. Проша так и застыл с листком в руке, дошло наконец, что Петр Иваныч пропал. Немец следил за нами и вслушивался. Костя коротко спросил:

– Какие приказания будут, товарищ капитан?

– Готовьте ужин. Остаешься за старшего, Костя. Подбейте кого-нибудь и слопайте его, – улыбнулся я. – За нами, если задержимся, пойдешь только утром, не раньше.

Понял, что получилось слишком трагично, и добавил:

– А то так и будем друг за другом ходить впотьмах. Мы, если что, где задержимся, там и заночуем.

Собрались быстро. С трехлинейкой ушел Петр Иванович, поэтому нам из вооружения остались пистолеты и пулемет. Пулемет решили не брать. Тащить его не хотелось, местную трехэтажную тварь трехлинейкой или пистолетами не возьмешь, только пощекочешь, но и с пулеметом на ходу, с рук, особо не управишься. Прихватили моток строп на всякий случай. Думать о таком случае не хотелось, но немца-то без строп не вытащили бы.

Костя ушел в сторону зарослей с птеродактилями – за ужином. А мы с Алешкой – вглубь леса. Звериная тропа уходила под кроны высоких деревьев, очень высоких. Темнело, вдалеке прокатился гром.

Эту часть окрестностей мы почти не знали, потому что в паре километров от лагеря начинался бурелом и старый пал. Лощина шла в гору и скоро превратилась в пологое ущелье. Местами еще оставались следы пожара, проплешины без джунглей – застывшая лава, по склонам торчали реденькие кривые деревца. Мы время от времени выкрикивали «Петр Иваныч!» и прислушивались. Отвечал нам гундосливо какой-то зверь.

– Черт, лучше бы до утра подождать, скоро темно будет, – сказал Алексей после очередной переклички.

Шли мы уже около часа. Расходились в разные стороны, сходились.

– Это да, – ответил я и больше ничего не сказал.

И Алешка молчал.

Кто его знает, как лучше. Когда слышишь эти звериные завывания и рев, раздававшиеся по джунглям, и все твои – вот они, рядом и в относительной безопасности, то ничего, даже смешно. Различаешь орущих даже по воплям. Думаешь: «О, длинношеее орет, а это парень с гребнем на спине, а вопль археоптерикса, если выберемся, сниться мне будет, похоже». Теперь же все время крутилась мысль, что там, среди этих дебрей, где-то скитается Петр Иванович. Совсем один, уставший, голодный, пожилой мужик, – это к тому, что сил у него поменьше, чем у меня или у Алешки. Скитается, бедняга, а выйти к лагерю почему-то не может.

Идти было все труднее. Поднимался ветер. Вроде бы и выбрались из чащи, но теперь тут и там торчали огромные валуны в застывшей лаве. Местность смахивала на поле боя.

– Куда он мог двинуться? – крикнул Алексей, пытаясь перекрыть шум леса и вой ветра в камнях. – По курумнику искать – сам черт ногу сломит.

Мы остановились. Впереди, совсем недалеко, были вулканы. Винница и Ленинград – прямо по курсу. С того места, где мы остановились, виднелся еще один. Три вершины вырисовывались на сером небе, подсвечивались и курились. Идти к ним не хотелось, да и не думалось, что Петр Иванович отправится в самое пекло за дичью.

Где-то, похоже над морем, громыхал гром, и шторм набирал силу. Шум деревьев, скрип веток и стволов стал заглушать остальные звуки. Молния прочертила небо. Головы диплодоков вдалеке испуганно поднялись над деревьями, дернулись в нашу сторону, их туши двинулись, вспахивая собой черноту джунглей.

Еще поорали: «Петр Иваныч! Галюченко!»

– Пойду к Виннице, ты двигай к Ленинграду! – крикнул я. – Может, где расщелина есть. Иначе времени много уходит, совсем стемнеет. И вот-вот гроза накроет.

Алешка молча кивнул. Мы разошлись.

– Подожди! – не сделав и пары шагов, остановился штурман. – Слушай!

Я обернулся, Алешка замер, вскинув руку. И точно. Через некоторое время к шуму ветра и скрипу деревьев, реву далекому испуганного животного добавился какой-то лишний прерывающийся звук. Я посмотрел на штурмана, пошел к нему.

– Кричит, что ли? – сказал он.

– Похоже.

Двинулись на звук, но он пропал. Стали кружить по камням, без конца крича: «Петр Иваныч!» Охрипли. Сумерки сгущались быстро. Я уже еле различал Алексея. Постоянно цеплялся за откуда-то взявшиеся ветки, за вдруг попадавшие под ноги камни, спотыкался.

Потом сошлись на том, что звук становился слышен каждый раз, когда мы поворачивались к третьему вулкану. Пошли к нему. Высота у него побольше, чем у Винницы и Ленинграда.