— Мы скоро отправимся в путешествие, — сказал Бобби.

Энни решила, что он имеет в виду пациентов «Веллборна».

— Здорово, — сказала она. — К морю?

— Нет. Я говорю о всех нас. Мы все отправляемся в путешествие.

— А. Это путешествие. Да.

— Энни, ты рада?

— Время не пришло. Бобби, придется подождать еще несколько месяцев.

— Пока строится корабль.

— Да.

— Мне надо быстро повзрослеть. — Он качнул головой.

— Зачем спешить?

— Я чувствую себя немного… отсталым.

Энни хотелось сказать «прости!», но голос изменил ей.

— Я набираюсь сил, — похвастался Бобби. — Энни, смотри, что я могу!

Терраса была огорожена деревянными перилами. Не успела Энни открыть рот, как Бобби схватился за перила и забрался на них с руками и ногами… затем распрямился, балансируя, как канатоходец.

Его кости выпирали из свободных джинсов. Раскинутые для равновесия руки напоминали тонкие веточки.

Любой ветерок мог сдуть его.

— Бобби, не надо! — испуганно воскликнула Энни.

— Нет, Энни, смотри!

Бобби сделал два осторожных шага. Он гордо балансировал, радуясь своей новой жизни.

— Бобби, ты поранишься!

— Нет, я…

Но она без раздумий подскочила к нему, обхватила его болезненно тонкую талию и спустила вниз. Бобби оказался легче, чем она ожидала. Как девятилетний мальчишка.

— Энни! Энни, все хорошо!

Бобби обнял ее тонкими руками и прижался изуродованной головой к ее щеке.

— Я знаю, почему ты плачешь, — прошептал он.

Господи, он знал!

— Это было давным-давно, — сказал Бобби. — Мы были детьми. Теперь это уже не важно.

И Энни разрыдалась в объятиях брата. Внутри нее как будто открылось слезохранилище, колодец, в котором пряталось горе — давнее, жаждущее вырваться на свет.

Том Киндл решил остаться в Бьюкенене до окончания Мировой серии бейсбольной лиги. Затем… ну, в эти дождливые осенние дни горизонт выглядел особенно манящим.

Мэтту Уилеру идея, похоже, не нравилась.

Киндл шел с ним по пустым коридорам региональной больницы. Несколько люминесцентных ламп перегорели, некоторые мигали, как свечи на ветру. По мнению Киндла, в здании стало жутковато. Кроме Мэтта, никто больше сюда не приходил.

— Буду рад, если вы останетесь, — прямо сказал Мэтт.

Киндл не ответил. Он наслаждался вновь обретенной возможностью передвижения. В рот те ноги, как же здорово избавиться от коляски! Ходить без посторонней помощи.

Было чертовски больно, но все равно приятно.

В понедельник получилось дойти до родильного корпуса и обратно; сегодня он прошел еще дальше, до пресловутых коридоров физиотерапевтического отделения, где в тусклых зеленоватых комнатах, словно причудливые идолы, поблескивали пустые поясные ванны.

Он запнулся.

— Не перетрудитесь. — Мэтт поймал его за руку.

— Без труда не вытащишь и рыбку из пруда.

— Перелом был серьезный. Вы уже в том возрасте, когда восстановление идет медленнее, чем прежде.

— Ну спасибо, доктор Килдэр[25].

— Хотите, чтобы я вас обманывал?

— Иногда было бы неплохо.

Повисла тишина.

— Вы всерьез намереваетесь покинуть Бьюкенен? — спросил Мэтт.

— Да. — Киндл стиснул зубы и зажмурился. — Так, давайте-ка развернемся.

Они медленно протопали обратно, вдыхая застарелый аромат эфира и антисептика. На Киндле были старые джинсы и хлопчатобумажная рубаха. На докторе — примерно то же самое плюс врачебный халат. «Мы не такие уж разные», — подумал Киндл. Он заметил их отражение в залитом дождем окне. Не врач с пациентом. Просто два мужика, которым неплохо бы побриться. Два мужика с похожими морщинами. Но с разной болью.

— Куда будете держать путь? — спросил Мэтт.

— Страна большая… всю я пока не обошел.

Вообще-то, он подумывал о хребте Уинд-Ривер, о Титонах и их окрестностях. Он не бывал в Вайоминге уже почти четверть века.

— А как же Комитет?

— Я не подписывался возрождать Бьюкенен. Можно сказать, я и не жил здесь до Контакта. Без меня справитесь.

— Вы обещали наладить радио.

— Да, да. Налажу. Я ведь еще никуда не уезжаю.

— В конце недели собрание.

— Да, я приду.

— Поговорите со мной перед тем, как соберетесь отправляться. Может, я смогу вас переубедить.

Киндл пообещал, хотя это шло вразрез с его желаниями. Черт побери, он не хотел ни к кому привязываться. Захочет — уйдет. Руководствуясь велением сердца.

Так он жил всю жизнь. Зачем что-то менять?

Мэтт оставил его в палате. Киндл включил телевизор, но там была только рябь. Теперь эфир ограничивался новостями — пара часов в день — и трансляциями плей-офф Высшей бейсбольной лиги.

Первое ноябрьское собрание Комитета оказалось коротким и прошло в угрюмой атмосфере. Кроме Киндла и Мэтта Уилера, присутствовали пятеро. Джоуи Коммонер и Бет Портер. Рассеянная фермерша Эбби Кушман не явилась. Пол Джакопетти, к несчастью, явился. Пессимистичный экс-продавец инструментов, как обычно, стращал всех, заявив, помимо прочего, что недавно прибывший к городской ратуше «помощник» убьет их всех, пока они спят. Скорее всего, ядовитым газом. Мэтт слишком устал, чтобы опровергать его параноидальные утверждения, а Киндл слушал их с нескрываемым отвращением.

Наконец они провели первые выборы. Председательствовал Мэтт. Его единственным противником, конечно, оказался все тот же Джакопетти, решивший, что на выборах должна быть конкуренция, «несмотря на бессмысленность этой затеи». Голосовали поднятием рук, и Мэтт победил — шесть голосов против одного («Как я и думал», — прокомментировал Джакопетти).

Вернулись к обсуждению прежних вопросов. Киндл пообещал на следующий день съездить в магазин электроники Косгроува и попробовать добыть любительскую радиостанцию.

— Большинство магазинов уже не работают, — напомнил Мэтт. — Сперва позвоните. Может, даже хозяину, чтобы он вас впустил.

— Можно просто взломать дверь.

Мэтт неодобрительно посмотрел на него.