— Откуда мне знать?

— Ну, знать мы не знаем, но предположить можем. Интересно, сколько человек в эфире?

— Чем ближе к ночи, тем больше, — ответил Джоуи. — Ночью сигнал лучше.

— Тем более. А если исключить тех, кто вне зоны охвата, у кого антенна не под тем углом или еще что… Кто-нибудь мог попросту бросить это занятие. Вдруг мы вообще ничего не услышим?

— Возможно.

— Тебя это не беспокоит?

Джоуи, кажется, задумался.

— Мне хочется возиться со станцией, — сказал он наконец. — Для болтовни найдите кого-нибудь другого.

— То есть ты этим занимаешься не ради спасения мира?

— А вы ради этого?

— Нет, — признал Киндл. — Вот Мэтт Уилер — другое дело.

— Это глупо.

— Думаешь?

— Никого уже не вернуть. Они вроде как еще здесь, но на самом деле ушли. А нас бросили. С этим ничего не поделать.

— А помочь самим себе?

— Были б мы такими умными, отправились бы в рай с остальными. Мы остались не просто так. Все важные люди ушли, а мы здесь, потому что мы…

— Что?

— Бесполезные, — улыбнулся Джоуи.

Джоуи включил радио, но в двадцатиметровом диапазоне никто не вещал. Шум помех казался Киндлу немного зловещим. Тихое потрескивание непонятно чего — межзвездной радиации, космического шума? — как смутное воспоминание, как стук дождя по крыше. Словно мир беспокойно спит, а ты прислушиваешься.

Странные дела творились не только в Бьюкенене, но и на всей планете. Ты мог это знать, как уже несколько месяцев знал Киндл, но не ощущать. Теперь, слушая шепот радио, похожий на шелест волны на пустом пляже, он ощутил это.

Молчали Детройт и Чикаго, молчал Вашингтон, молчали Цейлон, Багдад, Пекин и Лондон.

«А ведь мы, наверное, самый разговорчивый народ на много световых миль вокруг», — подумал Киндл. Но в эту ночь на Земле было тихо, как в пустой церкви.

Сквозь статику ему почудились голоса, но, когда Джоуи настроился на волну, они ничего не услышали.

— Попробуй сам вызвать кого-нибудь, — предложил Киндл.

Джоуи взял микрофон и откашлялся.

— Всем станциям, — начал он, но тут же прикрыл микрофон рукой. — Чувствую себя как дурак!

— Думаю, в первый раз так со всеми. Продолжай.

— Всем станциям. Это… — Он снова прикрыл микрофон. — У нас нет позывных.

— Господи Иисусе, просто назови свое имя! Скажи, что мы в Орегоне.

— Всем станциям. Это Джозеф Коммонер из Бьюкенена, Орегон. Вызываю все станции.

Джозеф?

— Всем станциям. Меня кто-нибудь слышит? Вызываю все станции.

Киндл посидел рядом с Джоуи пару часов, затем сообщил, что пойдет спать.

— Если устанешь, можешь вздремнуть в шезлонге.

Но Джоуи, кажется, совершенно не хотел спать и с одержимым взглядом продолжал патрулировать двадцатиметровый диапазон.

Киндл почистил зубы, растянулся на привезенном из торгового центра матрасе, закрыл глаза и прислушался, как Джоуи в соседней комнате вызывает все станции.

Он подумал про антенну, про то, как волны радиостанции Джоуи плывут во мраке ночи. Я иду искать. Я иду искать.

От одной мысли об этом по телу пробежали мурашки одиночества.

Киндл проснулся на рассвете. Джоуи проспал в шезлонге до полудня. Когда проснулся, вошел на кухню с гордым видом.

— Ну как? Нашел кого-нибудь? — спросил Киндл.

— Поговорил с парой человек, — ответил Джоуи, исподтишка оценивая реакцию Киндла.

— Не шутишь?! — изумился Киндл. — С кем?

— С одним радиолюбителем из Торонто. Это ведь в Канаде?

— Когда я последний раз сверялся с картой, было там. Как дела в Торонто?

— Примерно как тут. Договорились сегодня вечером еще поболтать. Можете сами спросить. А другой мужик выходил на связь из Джорджии.

— Хм, южанин?

— Он колесит по стране, — ответил Джоуи. — Военный, полковник по фамилии Тайлер.

Через несколько дней Киндл по цветному телевизору посмотрел финальную игру Мировой серии.

В финал, как он и предсказывал, вышли «Тайгерс» и «Кабс». Матч транслировали без комментария, из-за чего атмосфера на стадионе казалась жутковатой. Единственными звуками были удары биты и шепот (а не рев) редких зрителей.

Каждая игра серии проходила в упорной борьбе. Все решали питчеры. Игроки действовали как по учебнику, почти не совершали ошибок, а когда совершали, это дорого им обходилось. Если крученый мяч шел высоко в страйк-зону, очко было гарантировано.

«Детройт» победил 2: 1 в одиннадцатом иннинге и стал чемпионом.

Последний подход к бите для летних ребят.

На экран вывели финальный счет… и картинка тут же сменилась рябью.

«Сегодня вечером больше ничего не покажут, — подумал Киндл. — По вечерам больше ничего не будут показывать».

Он позвонил Мэтту Уилеру и сказал, что останется до Рождества.

С наступлением зимы Мэтт Уилер все реже видел свою дочь Рэйчел. Ее почти никогда не было дома. Она редко рассказывала о том, куда ходила и где спала. Мэтт почти никогда не спрашивал.

Они общались от случая к случаю. Мэтт ценил то, что Рэйчел старается с ним говорить, но их как будто разделяла невидимая стена, становившаяся с каждым разом все непроницаемее.

— Папа, — сказала она как-то, — тебе надо поговорить с «помощником».

Чего? Поговорить? С этой… статуей?

«Помощник» уже несколько недель стоял на ратушной площади — мрачная абстрактная скульптура. Он не шевелился и не разговаривал.

— Если с ним заговорить, — сказала Рэйчел, — он ответит.

— Как-то… с трудом верится.

— Обязательно поговори с ним, — настаивала дочь. — Он может рассказать то, чего не знаю я. И он останется, когда я уйду. Он для этого и существует.

Дождь почти не прекращался. Второго декабря Мэтт закрыл больницу и повесил на дверях дежурного входа табличку в водонепроницаемом пластиковом футляре. На ней красными буквами были написаны его имя и телефон, по которому можно было дозвониться либо домой, либо в машину, — по крайней мере, пока работали телефон и местная сотовая связь. Возможно, стоило переделать карету «скорой помощи» в передвижной медицинский пункт или разыскать где-нибудь больничную машину для выездов в сельскую местность, брошенную после Контакта. Но большой нужды в этом не было. Если понадобится, он может пользоваться больничным оборудованием… пока в городе не закончатся медикаменты, стерильные шприцы или даже врачи.