стрелецкой полк. И двор тот стрельцы в осаду взяли, и палить ис пищалей и с ружей зачали. А холопи Романовские сами по те ж стрельцы палили, и из луков стрелами били и стреляли, и немало стрельцов побили и поранили, и на ножи кололи и на копья посадили. И стрельцы ж не по едину разу к тому-то двору приступали и всё осилить не могли. А как сторожу боярскую и холопей их побили, да бердыши посекли, то домы и протчие клети погромили и пожгли!

– Како ж так на Москве и такой бой, государь учинить дозволил? – покачивая головой и тряся седой бородой, с удивлением произнёс один из старцев, стукнув посохом по полу.

– Государь-то, кто суть?! Бориска Годун? – Опришный слуга и милостник Великого государя и царя Иоанна Васильевича! Нешто такому государю на Москве быти? – грозно воскликнул старец Феодосий.

– Жив ли сам Феодор Никитич от и ближние его живы ль? – с тревогой спросил отец-Иосаф.

– Бают, отче, что жив Феодор Никитич, но пострижен насильно и отправлен в ссылку в каку-то обитель полунощную. Да и всех Никитичей – молодших братьев его: Александра, Михаила, да Василья с семьями их в ссылку упекли, – отвечал Христофор.

– А других единомысленников Романовых, ведь немало их суть? – с тревогой спросил один из древних старцев.

– Князя Бориса Черкасского – зятя Феодора Никитича в поруб посадили. Днями к вам ли в обитель, али в Белозеро привезут. А другой зять Романовых – князь Иван Сицкой, пострижен и в монастырь отправлен. В опалу ж попали князь Александр Репнин и дворяне Карповы, – пояснил инок.

– Ведомо ль табе, Христофор, почто Романовых-Юрьевых побили. Каковая вина за ими? – спросил у инока Феодосий уже более спокойно.

– Вменили в вину Романовым, де вы злодеи-изменники, хотели царя и царство, да семью царскую извести ведовством (колдовством) и кореньем-отравою, – ответствовал Христофор.

– Сам ли, брате, узрел сие разоренье Романовых, али по сказкам баешь? – поинтересовался отец Иосаф.

– Се аз многогрешный зрел, како стрельцы царские подворье Романовых в осаду взяли, из пищалей палили, и челядь боярскую перебили и изранили. А след подворье повыжгли, – отпивая горячий взвар, всё более согреваясь и смягчаясь от тепла, рассказывал инок.

– Ну, братие, ждать нам скоро и недобрых вестей, и новых бед! – молвил седобородый старец и пристукнул посохом об пол.

* * *

Фёдор Никитич Романов (Захарьин-Юрьев) был старшим сыном Никиты Романовича Захарьина-Юрьева, который приходился шурином самому Грозному царю Иоанну IV. Никита Романович был любимым братом царицы Анастасии – первой жены царя Иоанна, родившей ему двух наследников престола – Иоанна и Феодора. Покойная Анастасия была не только первой супругой, но, пожалуй, единственной любимой женой и женщиной Грозного царя, поменявшего после смерти Анастасии ещё пятерых жён.

Сыновья Никиты Романовича: Фёдор, Иван, Василий, Михаил, Александр приходились двоюродными братьями наследникам престола – Иоанну и Феодору Иоанновичам. Но государь Феодор Иоаннович особо любил и уважал старшего двоюродного брата, прославленного воеводу и «хороброго в бранях» Фёдора Никитича. Потому и называл его «любезный брат Феодор».

Ныне же после смерти своего царственного брата, Фёдор Никитич был лишён всех прав и достоинств, разлучён с семьёй, насильно пострижен в монахи и под стражей отправлен в дальний поморский скит на вечное житие и молитву. Его – ранее заслуженного воина и воеводу, двоюродного брата покойного царя Феодора везли в грубом монашеском рубище и полушубке на крестьянском возу с соломой, словно татя и вора куда-то на север к берегам Дышащего моря. Фёдор, ставший отныне иноком Филаретом, сокрушался умом своим, но душой обращался к Господу, молился и не терял надежды на то, что всё ещё поменяется к лучшему.

Он понимал, что являясь старшим из Никитичей, он же – и главный претендент на престол (в том случае, если не осталось в живых прямых потомков Грозного царя Иоанна). Потому, Годунов и не отправил Фёдора в ссылку, а упёк в монахи в дальний скит. Да, монашеский куколь спас ему жизнь, но отнял у него всё остальное… Годунов полагал, что родовитый монах – один из самых явных претендентов на престол уже никогда не сможет носить царский венец.

Но Фёдор (теперь уже инок Филарет), как и все Романовы-Юрьевы, был хорошо осведомлен о том, что последний прямой наследник Грозного царя ещё жив и, вероятно, скоро объявится, да потребует «воздать ему вся» по праву родства. Вот тогда и достанется «царю Бориске» «на орехи».

* * *

Холодный ветер шумит и веет вдоль рек и вокруг левад, гонит пожухлую листву. Запорожцы идут походным строем по стылым, осенним долинам Валахии на северо-восток – в Подолию. Иваницкий, Отрепьев, Повадин и Перо едут верхом под хоругвями атамана Евангелика. Запевала выводил громким и высоким вокалом:

– Бежит речка по песочку,

Бережочки зно-осыт.

Эх, молодий козак, молодий козак

Куренного просыт:

«Куренной мий, пан полковныку,

Отпусти до до-ома.

Ох, измучилась, ох соскучилась

Милая зазно-оба».

Казаки, улыбаясь, расправляя усы, дружно подхватывают:

«Ох, и змучилась, ох соскучилась

Милая зазно-оба!»

Запевала продолжает:

«Отпустыть тэбе до дому —

Долго там пробу-удэшь.

Ты напийся воды холоднэнькой,

Милую забудэшь».

Пыв я воду, пыв холодну,

Но нэ забуваю.

Пока жив буду, нэ забуду я, Кого я кохаю.

Погиб козак, изгиб младый

Под саблэю стальною.

Эх, останется конь була-аный

С шёлково-ой уздою.

Колоду нэсут, коня ведут.

Конь голову кло-оныт.

Молода козачка, молода козачка

Горкы слёзы роныт.

Иваницкий серьёзен и задумчив. Раненая левая рука его покоится на перевязи. После ранения она ещё порой сильно болит. Сам он внимает казачьей песне. Последние слова разят его, западая в душу. Он мыслит о грядущем и на чело ему сходит сень задумчивости и величия.

* * *

Весна 1601 года по Рождеству Христову в Центральной части Европейской нечернозёмной России была жаркой. Молодые озимые хлеба быстро пошли в рост. Крестьяне посеяли яровые. И, казалось, что в тот год будет добрый урожай. Но летом пошли затяжные дожди, а затем грянули ранние морозы. По словам летописца, «поби мраз сильный всяк труд дел человеческих в полех». Население большинства уездов России посетил голод. Уже весной «хлеб был дорог». Осенью крестьяне использовали незрелые, «зяблые» семена, чтобы засеять «озимые» хлеба.

Правительство царя Бориса с