Действовать нужно было незамедлительно. Так он и поступил. Последние минуты государя истекли в пять часов 28 января 1725 года. В это время при Екатерине находились Меншиков и Иван Бутурлин, полковник дворцовой гвардии. В восемь во дворце собрались члены Сената и Синода — так называемый генералитет. Никогда еще эти господа не являлись во дворец, столь исполненные сознания собственного величия. Ведь им предстояло избрать нового императора. Или императрицу…

Сначала предложили наследником малолетнего Петра Алексеевича — при регентстве Сената и Екатерины. Нашлись те, кто напомнил, какие тяжкие воспоминания оставило регентство Софьи при начале нынешнего царствования. Вспомнили, что в России, вообще-то, есть коронованная императрица. Может, отдать ей престол и не мучиться? Тут же добавили: правда, Петр лишил ее престолонаследия… В разгар спора обратили внимание на группу офицеров, которые невесть что делали на столь высоком собрании. На них сурово прикрикнули. Меншиков подал незаметный знак Бутурлину, тот подошел к окну, взмахнул рукой — оттуда раздался барабанный бой. Во всех дверях появились гвардейцы. Стало известно, что дворец занят гвардией.

— Я получил приказ от ее величества императрицы! — заявил Бутурлин в ответ на возмущенные крики собравшихся.

Со двора, где стояла гвардия, неслись другие крики. Смысл их заключался в том, что солдаты и офицеры готовы были изрубить в куски каждого, кто откажется признать императрицей Екатерину.

— Ну что ж, — поспешно произнес адмирал Апраксин, — идем выражать наши верноподданнические чувства императрице.

В самом деле, больше ничего не оставалось. И господа верховники отправились в палаты Екатерины.

Алексей Григорьевич Долгорукий бросил мстительный взгляд на Меншикова, ничуть не сомневаясь, чьих рук это дело. Впрочем, в этом никто не сомневался, а потому никто и не удивился, что в момент принятия присяги Александр Данилович находился рядом с троном.

Екатерина даже и не пыталась разбираться в тонкостях правления, она лишь номинально восседала на троне. Меншиков же делал то, что привык делать, когда Петр, к примеру, уезжал, оставляя власть своему фавориту.

Это и прежде многим не нравилось, теперь же — еще больше. Не было Петра, его железной воли; авторитета Екатерины явно недоставало, чтобы беспрестанно защищать Меншикова. Герцог Голштинский был люто недоволен. Вокруг него группировались Голицыны и Долгорукие, которые мечтали о правлении Сената… ими возглавляемого. Тогда Меншиков, предчувствуя взрыв возмущения и возможный военный переворот, издал указ (за подписью Екатерины, конечно, но все знали, кто водил ее рукой!) об учреждении Верховного Тайного Совета из девяти человек. Именно Совет отныне брал в руки самые важные государственные дела, как внутренние, так и внешние.

Реформа, которая многих сначала воодушевила, была сущей фикцией. Меншиков стал членом Верховного Совета, некоторые члены которого мечтали ограничить власть императрицы… то есть самого Меншикова. Но…

Как он хотел, так и вышло, и вся полнота власти в России перешла в его руки. Талантливые, умелые, ловкие — и страшно загребущие.

Теперь, когда казна государственная фактически принадлежала ему, Меншиков временами становился даже где-то как-то бережлив по отношению к ней. Например, считая проект инженера Миниха (того самого Карла-Бурхарда, который еще блеснет при последующих царствованиях!) по постройке Ладожского канала слишком расточительным, собственной волей не дал ему дополнительно пятнадцати тысяч человек рабочих и запретил выделять средства, считая траты неразумными. Вообще какое-то время Меншиков даже занялся делом прямо противоположным тому, чем занимался всю жизнь: не расхищал, а копил. С другой стороны, во взятках за решение тех или иных вопросов он получал достаточно, да и отчисления в казну вскоре стали притекать через его бездонные карманы, в которых исправно оседали.

В те годы светлейший наладил отношения с австрийцами, прерванные в связи с делом царевича Алексея, фактически насильно вывезенного из Австрии еще в 1718 году, и заключил с ней союзный договор. Договор сей, хоть и с различными изменениями и дополнениями, сохранял свою силу вплоть до середины XIX века.

Странный он был человек, Александр Данилович Меншиков. Он без раздумий умер бы за Петра и Россию. Без раздумий! Но поступиться хоть копейкой из тех денег, которые по какому-то наивному праву считал своими, не мог…

И вот всесильный светлейший решил возвести себя на герцогский престол. Умер герцог Курляндский, и Анне Иоанновне требовался супруг. Меншиков был женат, причем весьма счастливо, и он решил: ведь герцогиню можно оставить вдоветь где-нибудь и за пределами герцогства, навязанного ей в свое время Петром Великим. Еще в июне 1726 года светлейший выставил свою кандидатуру на курляндский трон, однако у него был сильный соперник в лице Морица Саксонского, побочного сына короля Августа Сильного, блестящего маршала Франции, в которого Анна была до безумия влюблена.

Несмотря на сильное давление из Петербурга, курляндский сейм избрал Морица Саксонского… Немедленно в Митаве стало известно о том, что 20 тысяч русских штыков уже в пути. Анна Иоанновна, которой до смерти хотелось замуж за Морица, сама поехала в Ригу, где ждал Меншиков, и просила отступиться. Светлейший был неумолим:

— Россия не желает такого герцога, и русская царевна (Анна была племянницей Петра, дочерью его старшего брата Иоанна, в свое время за малоумием отстраненного от управления страной) не может выйти замуж за незаконнорожденного!

Ночью Митава была занята русскими войсками (на самом деле их было не двадцать тысяч, а несколько сотен). Меншиков вступил в Курляндию и встретился с Морицом. Между ними состоялся весьма драматический разговор на самых повышенных тонах. Меншиков пренебрежительно спросил Морица:

— Кто ваши отец и мать?

— А ваши? — с точно такими же интонациями поинтересовался Мориц.

Дело едва не дошло до дуэли!

Предприятие Меншикова по завладению герцогским троном провалилось. Слишком сильно было противодействие Европы этому фактическому присоединению к России Курляндии. Верховный Совет порадовался случаю расстроить планы всесильного временщика, Екатерина посоветовала Данилычу не вмешиваться в авантюру: «У тебя, светлейший князь, и без того карманы полны!», ну а тех военных сил, которыми он на данный момент мог располагать, было явно недостаточно, чтобы не только переворот свершить, но и выдержать возможное наступление из Европы. Ввязывать Россию в новую войну в планы Меншикова никак не входило, и ему пришлось отступиться от Курляндии и вернуться в Петербруг.

К слову сказать, планы Морица тоже не осуществились, и Анна Иоанновна продолжала вдоветь еще три года, пока игра Судьбы не забросила ее на российский трон.

Итак, Меншиков вернулся в Северную Пальмиру, размышляя о своих карманах, якобы полных.

Он был умен и прекрасно понимал, что коронование Екатерины — лишь временная отсрочка решения, которое рано или поздно придется принимать. Здоровье ее было не слишком крепкое, несмотря на внушительную корпуленцию. Сказывались неумеренное питье, еда, разгульная жизнь — Екатерина привыкла к этому при Петре, и вдовство ее никак не ограничивало, напротив, дало куда большую свободу, особенно по части блуда. Ее от такой жизни может хватить внезапный удар… И что тогда? Тогда снова встанет вопрос о престолонаследии…