— Вас никто ни в чем не обвиняет, — говорю я. — Если бы мы раньше заметили их, то бежали бы вместе с вами. Но так уж случилось, что было уже слишком поздно.

— Если бы не наш подносчик Йозеф Шпиттка, то мы все лежали бы здесь мертвыми, — сообщает Франц Крамер, явно нервничая.

Что касается нашего лейтенанта, то для него в этом тяжелом оборонительном бою не было ничего необычного. Он, пожалуй, не станет разговаривать с нами, потому что понимает, что мы о нем думаем. Лейтенант ждет, когда вместе соберутся последние солдаты нашего подразделения. Он, видимо, все понимает по нашим лицам. К нам подходят остальные солдаты, которые хотят знать подробности случившегося. Лейтенант общается только с Вольдемаром, командиром нашего отделения. Позднее мы узнаем, что он получил Железный крест 1-го класса за свой гипотетический героизм. Мы быстро забываем его, потому что в конце февраля командиром нашего эскадрона назначают уважаемого нами обер-лейтенанта Морица Оттинген-Валлерштейна.

Наступает вечер. Небо затягивается тучами, сквозь которые тускло мерцают звезды. Вахмистр Фендер говорит, что мы должны в 21:00 оставить наши позиции.

Наша часть собирается в нескольких километрах к западу от этого места. Приступаем к созданию нового оборонительного периметра. Хотя нам и удалось остановить стремительно наступающего противника, мы тем не менее вынуждены занять новые позиции, потому что русские, не встретив никакого сопротивления, обошли нас с обоих флангов, намереваясь взять в клещи. К сожалению, не всем удалось вырваться из окружения. Подобная безнадежная ситуация повторяется практически каждый день. За последнее время мы потеряли Франца Крамера, который, очевидно, не смог скрыться, поскольку нес тяжелый станок пулемета и попал в руки врага.

Мы постоянно пытаемся отбросить противника назад, однако это почти безнадежное дело, потому что мы безостановочно отступаем. Как только солдат пускается в бегство, ничто уже не способно заставить его остановиться и ждать неминуемого приближения врага.

Нам удается собраться вместе лишь 28 февраля, когда мы прибываем в Николаевку. Нами командует всеми уважаемый командир эскадрона, который после отпуска по ранению возвращается в нашу часть. Мы какое-то время сдерживаем наступление советских войск и даже предпринимаем несколько удачных контратак, но после того, как русские снова обходят нас с флангов, нам в очередной раз приходится отступить.

За деревней Петропавловка после неожиданной атаки советских войск мы вынуждены рассредоточиться. Мы не спали уже несколько суток и сильно устали и поэтому, выступая в роли арьергарда нашей части, ищем жилье в домах на окраине деревни. Через некоторое время с криками «ура» в деревню врываются советские солдаты, сметая все на своем пути. Мы с Отто Крупкой еле успеваем выскочить через окно в задней стене дома. Мне приходится оставить пулемет, да и вряд он помог бы мне, потому что патроны давно кончились.

Позднее, продолжая отступать, мы с Отто наталкиваемся на других солдат из нашего эскадрона. Усталые и голодные, мы медленно тащимся по разбитым, утопающим в грязи дорогам. Однажды мы с Отто отстаем от товарищей и оказываемся одни. Позднее нам удается присоединиться к боевой группе, набранной из солдат разных частей. Начинается дождь, и грязь становится непролазной. Ледяной восточный ветер насквозь продувает нас, выстуживая наши изможденные тела. Нас терзает мучительный голод. По ночам мы ищем пристанища в деревенских хатах. Как правило, они переполнены нашими солдатами. Комнаты забиты до отказа. Все сбиваются в кучу, чтобы было теплее. У солдат грязные лица, осунувшиеся от голода. Все тревожно прислушиваются к доносящимся снаружи звукам. Оружие есть лишь у немногих солдат.

Каждое утро — при условии, если Иваны не выгнали нас из домов — мы собираемся вместе и идем дальше на запад. В каждой новой деревне, в которую мы приходим, нам встречаются группы немецких солдат, отступающих под напором Красной Армии. Многие из них неверно оценивают скорость наступления советских войск. Эти люди — главным образом солдаты-тыловики, они служили на пекарнях, в ремонтных мастерских и в обозе и никогда не были на передовой. Порой мы натыкаемся на армейских чиновников, которым, видимо, впервые в жизни пришлось испачкать свои новенькие мундиры.

Этих парней можно сразу узнать по узким погонам. Они — самые изящные солдаты рейха, которые распоряжаются всем имуществом вермахта, причем зачастую такими вещами, которые мы, простые смертные, никогда даже в глаза не видели. В суматошные дни отступления с этими людьми нередко расправляются самым безжалостным образом, если они отказываются открыть двери продовольственных и вещевых складов сердитой и голодной массе простых солдат, стремительно отступающих под натиском советских войск. Эти тыловые крысы обычно ссылаются на приказы высокого начальства, которое давно уже находится в глубоком тылу, взрывать или поджигать склады, чтобы имущество вермахта не досталось Красной Армии.

Однажды мы с Отто оказываемся вместе с другими солдатами перед воротами такого склада. Вход загородили интенданты со своими прихвостнями. Они твердо намерены не пустить изголодавшуюся солдатскую массу внутрь. Несмотря на то, что советские войска уже совсем близко, начальство упорно стоит на своем и не пускает нас на склад, заявляя, что имеет приказ взорвать его, но не пустить никого внутрь. Когда толпа увеличивается с каждой минутой, а интенданты все так же стоят на своем, спор внезапно прерывается резкой пулеметной очередью. Ненавистных интендантов бесцеремонно отпихивают в сторону, и толпа голодных людей врывается внутрь. Нужно торопиться, потому что заряды взорвутся через двадцать минут.

Мы не можем поверить своим глазам, когда видим на полках всевозможные деликатесы. Все торопливо набивают карманы.

— Не мелочись! Берем только самое лучшее! — предлагает Отто. — Когда русские окажутся тут, тебе придется выбросить половину того, что ты сейчас взял.

Отто прав. Но что значит «самое лучшее»? Нам, сильно изголодавшимся за последние недели, все кажется ценным. Откуда взялись эти прекрасные продукты? Почему на фронте мы не видели ничего подобного? Кому предназначалась эта прекрасная твердокопченая колбаса и нежная розовая ветчина? На передовой мы в лучшем случае получали мягкий сыр или консервированную колбасу. В одном углу обнаруживаю ящики с шоколадом в банках. За все время моей военной службы я пробовал его лишь дважды.

— Ты только посмотри на это чудо! Настоящее жидкое золото! — зовет меня Отто и поднимает руку с зажатой в ней бутылкой превосходного французского коньяка. — Намного отличается от шнапса, который мы обычно получаем!

Мой товарищ разрывает несколько упаковок с «подарками для фронтовика», которые мы так редко получаем. Из них он забирает лишь пачки сигарет и решительно выбрасывает остальное. Непонятно, для кого и для каких случаев хранились на складе все эти сокровища, в то время как мы на передовой страдали от голода и ничего не ели по нескольку дней.

— Может, это предназначалось не для нас? — хочу знать я.

— Для нас, но самое лучшее разворовывалось по пути на передовую. Все уходило в штабы, я сам это видел, — отвечает Отто. — От увиденного у меня глаза лезли на лоб. Я же был вестовым, так что повидал немало. Так всегда бывает, когда продукты проходят через множество рук. Преимуществами пользуются даже не старшие офицеры, а те, кто хотят «подмазать» начальство. На кухнях царят точно такие же нравы. Лучшее идет начальству, которому подхалимы готовы лизать задницу. — С этими словами Отто засовывает в рот кусок сыра из пайка.