– Хорошо, хорошо… Только вы на процессе про то, что Любаша была ведьмой, не говорите. Выставите себя посмешищем. Пусть об этом скажут другие её жертвы. А я о том позабочусь.

Но на суде план Тарусова не сработал. Потому что за два дня до процесса внезапно заболел товарищ прокурора Окружного суда, который подписал заключение и должен был представлять обвинение на процессе Чванова. Судья не стал откладывать дело, и тогда прокурор вместо заболевшего назначил другого своего помощника, Федора Анатольевича Пферде.

– Это плохо, очень плохо, – признался подзащитному Тарусов. – Пферде молод, амбициозен, сам метит в прокуроры. Поединок будет не из легких.

Сражение началось ещё до суда – по распоряжению Пферде Чванова освидетельствовал другой доктор. И на процессе были зачитаны оба противоречащих друг друга заключения.

– Ну и какому же из них верить, Федор Анатольевич? – спросил судья.

– Это должен решить суд, – напомнил товарищ прокурора.

– Позвольте напомнить, коллеги, – встал со скамьи Тарусов, – что все сомнения должны трактоваться в пользу обвиняемого.

Судья на миг задумался.

– На следующее заседание пригласить обоих экспертов, – стукнул он молоточком.

Процесс продолжился через неделю. Оба доктора подтвердили свои первоначальные выводы, а на перекрестных допросах сыпали латынью и ссылались на каких-то немецких профессоров. Присяжные слушали их с недоумением.

– Этот раунд мы не выиграли, но и не проиграли. Теперь вся надежда на свидетелей, – честно признался Чванову Тарусов.

Гитарист Васильев и половой Ситников, с которыми предварительно встречался Тарусов, в один голос заявили, что знали Чванова как спокойного уравновешенного человека, но в тот роковой вечер штабс-капитана словно муха укусила.

Чванов внимательно наблюдал за присяжными. Слушая Васильева и Ситникова, они понимающе кивали.

– Приведите к присяге Чванова Александра Ивановича, – распорядился судья.

– У вас с ним хорошие отношения? – тихо спросил Дмитрий Данилович у подзащитного.

– Мы детство и юность вместе провели.

– Почему тогда он отказался со мною встречаться? – покачал головой защитник.

– У вашего брата бывали приступы умоисступления? – приступил Пферде к допросу Александра Чванова.

Тарусов поднялся со скамьи:

– Я хочу напомнить свидетелю, что он имеет право не свидетельствовать против брата.

– А я как раз хочу свидетельствовать, – заявил Александр Чванов. – Нет, приступами безумия брат никогда не страдал. И вообще он редко болел. Больше симулировал.

– Поясните эти слова, – попросил Пферде.

– Брату плохо давалась геометрия. Домашние задания он списывал у меня. А на контрольных мы писали разные варианты. Поэтому однажды он напился слабительного, чтобы вместо контрольной попасть в лазарет с дизентерией. А в другой раз они с кадетом Смелянским отхлестали друг друга крапивой, чтобы врач заподозрил скарлатину. Но их выдал садовник, который случайно увидел, как мальчики друг друга истязали.

– Это враньё, наглое враньё, – вскочил с места обвиняемый.

– Нет, не враньё, – заявил Пферде. – Командир кадетского корпуса изложил в рапорте обстоятельства этого дела, предложив военному министру отчислить Чванова и Смелянского. Но тот приказал ограничиться розгами. Я снял в архиве копию. Позвольте, господин судья, приобщить её к делу.

– Секретарь, заберите бумагу, – велел судья. – У защиты есть вопросы к свидетелю?

Тарусов покачал головой.

– Дело проиграно, – шепнул он подзащитному.

Штабс-капитан кинул взгляд на скамью присяжных – лица у всех посуровели, обвинительный приговор был уже предрешен.

После этого допрос одной из жертв Любаши, кассира Армянцева, стал формальностью. Присяжные его почти не слушали.

Последней каплей оказалось выступление Пферде, в начале которого он показал присяжным фотографическую карточку жертвы с маленькой девочкой на руках:

– Взгляните на эти лица, Любаши и её дочери. Именно ради неё певичка продавала себя всяким Чвановым и Армянцевым…

Выступление Тарусова и последнее слово самого Чванова присяжные слушали вполуха. И на вопрос судьи, совершил ли тот смертоубийство в умоисступлении, ответили отрицательно. На основании их вердикта суд приговорил Чванова к двенадцати годам каторжных работ и лишению всех прав состояния.

Тарусов предложил подать на кассацию.

– Возьму с вас всего сто рублей, – пообещал он.

Но Чванов отказался.

* * *

1873 год

Дерзкий на ходу придумал для Сони историю о том, как на каторге «заразил» своими идеями всеобщего равенства двух конвоиров, которые и помогли ему оттуда сбежать.

– Теперь надо его мамку вытащить из тюрьмы, – погладил он Кешку по русым вихрам.

– Она тоже политическая? – уточнила Соня.

– Нет. После моего ареста Фрося опустилась, попала на самое дно, а в прошлое воскресенье просто оказалась вместе с Иннокентием не в том месте в не то время.

«Черт бы их обоих побрал», – добавил про себя Дерзкий. Если бы не внезапное появление Соловьевых, сам бы он уже был за границей.

– Но меня, увы, тоже ищет полиция. Благодаря старому проверенному товарищу нам с Кешкой удалось от них улизнуть. Но у полиции имеется моя фотографическая карточка. Агенты сыскной ходят по гостиницам и меблированным комнатам. Мне нужен приют на одну, максимум две ночи.

– Понимаю.

Соня глядела на Дерзкого влюбленными глазами. Вот он, её герой. Отважный дворянин, офицер, который пытался просвещать солдат и за это пострадал. Как жаль, что у него есть жена.

– А как вы собираетесь освободить вашу супругу?

– Нет, мы с Ефросиньей не венчаны. Однако помочь ей я обязан. В ближайшие дни её должны перевести из Адмиралтейской части в Московскую. Я планирую напасть на конвой, освободить Фросю и умчаться с ней на знакомом лихаче. Ну а потом мы махнем за границу.

– Если вам нужна моя помощь, я готова. И я умею стрелять, – заявила барышня.

– Для начала предоставьте нам убежище.

– Это само собой. Вы есть хотите?

– Нет, – хором ответили Дерзкий с Кешкой.

– Вот и славно. А то я прислугу уволила. Завтра придется питаться в кухмистерской. Ну, а теперь за азбуку.

Через полчаса раздался звонок в дверь.

– Кто это? – спросил обеспокоенный Чванов у Сони.

– Может, кто-то из моих друзей. Я должна вас с ними познакомить.

– Не стоит. Черная лестница у вас с кухни? – уточнил Дерзкий. – Я пока побуду там. И если к вам нагрянула полиция, уйду по черной лестнице от них.

– И я с тобой, – воскликнул Кешка.

– Нет. Ты ещё читать не научился. Так что останешься с Соней.

Соня вышла в коридор, спросила:

– Кто?

– Да я это, Африканыч, старший дворник.

Девушка открыла дверь.

– Сильно извиняюсь, что потревожил. Но хлопец у вас уже второй день ночует. А сегодня с ним и какой-то мужчина в квартиру вошел. Если оба будут ночевать, мне бы документы на прописочку.

– Пойдём со мной, – велела Соня.

Дойдя до двери столовой, она велела дворнику обождать и через минуту вышла с синенькой пятеркой в руке:

– Такие документы устроят?

Африканыч был мужчина положительный, непьющий,