— И кроме того, есть Уильям, — добавила она, словно эта мысль только что пришла ей в голову.

Генри чуть не рассмеялся, но взял себя в руки.

— Ты не знаешь, из чего сделаны угли, Генри? — спросила она минуту спустя.

— Думаю, из кобыльих хвостов, — пошутил он.

— А ты когда-нибудь бывал в угольной шахте? — продолжала она.

— Давай не будем о шахтах, — сказал он. — Кто знает, может, мы видимся в последний раз. Когда ты станешь замужней дамой…

И к огромному своему удивлению, он вдруг заметил слезы в ее глазах.

— Зачем вы все дразните меня? — сказала она. — Так нечестно.

Генри не мог притвориться, будто не понимает, о чем речь, хотя обычно она не обижалась, когда он над ней подтрунивал. Но пока он собирался с мыслями, слезы исчезли, как будто ничего и не было.

— Жизнь вообще штука непростая, — сказала она.

Генри наконец понял: с ней что-то неладно, и заговорил с жаром:

— Пообещай мне, Кэтрин, что, если я смогу тебе хоть чем-то помочь, ты не откажешься принять мою помощь.

Она подумала немного, глядя на алые языки огня, и решила воздержаться от объяснений.

— Да, это я могу пообещать, — наконец сказала она очень серьезно.

Ее искренность приятно поразила Генри. И он, помня о ее любви к точным знаниям, принялся рассказывать ей об устройстве угольной шахты.

И вот они уже спускались в шахту в маленькой клети, прислушиваясь к доносившемуся снизу, из недр земли, стуку шахтерских молотков, как будто крысы точат зубами что-то жесткое, — как вдруг дверь комнаты без стука отворилась.

— А, вот ты где! — воскликнул Родни.

Кэтрин и Генри разом обернулись, причем вид у обоих был слегка виноватый. Родни был в вечернем костюме. Он не скрывал раздражения.

— Значит, вот где ты все это время сидела, — повторил он, глядя на Кэтрин.

— Я здесь всего десять минут, — ответила она.

— Дорогая моя, ты ушла из гостиной больше часа назад.

Она промолчала.

— А это так важно? — спросил Генри.

Родни, понимая, что его претензии выглядят как каприз, судорожно придумывал логичное объяснение.

— Им это не понравилось, — сказал он. — Не годится так поступать по отношению к старикам — оставлять их одних, хотя, конечно, сидеть тут и болтать с Генри гораздо приятнее.

— Мы беседовали об угольных шахтах, — спокойно пояснил Генри.

— Да. Но до этого — о более интересных вещах, — сказала Кэтрин.

Она произнесла это с вызовом, и Генри полагал, что Родни не замедлит ответить тем же.

— Понимаю, — усмехнулся Родни. Он оперся о спинку кресла и принялся барабанить по ней пальцами.

Наступившее вслед за этим долгое молчание становилось тягостным, по крайней мере для Генри.

— Там было очень скучно, Уильям? — вдруг спросила Кэтрин светским тоном, небрежно поводя рукой.

— Разумеется, — буркнул Уильям.

— Отлично, теперь ты посиди здесь и поболтай с Генри, а я спущусь вниз, — предложила она.

С этими словами она встала и, проходя мимо Родни, слегка коснулась его плеча. Родни схватил ее руку с таким пылом, что Генри сделалось неловко и он демонстративно уставился в раскрытую книгу.

— Я пойду с тобой, — сказал Уильям, когда она высвободила руку и хотела было уйти.

— Нет-нет, — остановила она его. — Ты останешься здесь и поболтаешь с Генри.

— Да, оставайтесь, — сказал Генри, захлопнув книгу.

Он сказал это вежливо, но без особого радушия. Родни, по-видимому, колебался, но, видя, что Кэтрин уже подошла к двери, воскликнул:

— Нет, я хочу с тобой!

Она оглянулась и, сделав строгое лицо, произнесла тоном, не терпящим возражений:

— Это не имеет смысла. Через десять минут я ложусь спать. Спокойной ночи.

Она кивнула им обоим, но Генри заметил, что последний прощальный кивок предназначался ему. Родни тяжело опустился на стул.

Он сидел такой подавленный и униженный, что Генри едва удержался от подходящей к случаю литературной цитаты. С другой стороны, если не подкинуть тему, Родни может заговорить о своих чувствах, а выслушивать его откровения будет крайне неприятно, во всяком случае, так ему сейчас казалось. Поэтому он избрал срединную тактику — то есть взял карандаш и написал на закладке следующее: «Ситуация становится крайне неудобной». И принялся обводить все это волнистой рамочкой с завитками, которые почему-то всегда появляются в таких случаях. И, сделав все это, подумал про себя: как ни трудно было Кэтрин, это не оправдывает ее поведения. Она обращалась с Родни слишком сурово, но, видно, женщины, от природы или намеренно, бывают слепы к чувствам мужчин.

Пока он черкал карандашом по бумаге, Родни вроде бы немного успокоился. Вероятно, будучи человеком тщеславным, он даже больше переживал не из-за того, что им пренебрегли, а из-за того, что Генри стал свидетелем этого унижения. Он любил Кэтрин, и это чувство не уменьшало, а еще более распаляло его тщеславие, особенно, как можно было предположить, в присутствии других мужчин. Но именно вследствие этого смешного и милого недостатка Родни храбрился: положим, он выставил себя на посмешище, подумал он, зато костюм на нем безупречного кроя. Он достал сигарету, постучал ею по тыльной стороне ладони, пристроил ноги в элегантных лаковых туфлях на край каминной решетки — и утраченное было чувство собственного достоинства вернулось к нему

— Здесь в округе несколько больших имений, Отуэй, — начал он. — И как охота? Посмотрим, какая тут наберется компания. Кто у вас верховодит?

— Сэр Уильям Бадж, сахарный король, у него самое большое имение. Он прикупил земли у бедняги Станема, когда тот обанкротился.

— Какого именно Станема? Вернея или Альфреда?

— Альфреда… Я сам не любитель охоты. Но вы хороший охотник, верно? Во всяком случае, вы отлично держитесь в седле, — добавил он, желая сказать приятное Родни.

— О, я обожаю верховые прогулки, — оживился тот. — А здесь можно достать лошадь? Ах, что я говорю! Я же не захватил с собой костюма. Не представляю, от кого вы могли узнать, что я люблю ездить верхом?

Честно говоря, этот вопрос и для Генри был непростым: он не хотел упоминать Кэтрин, а потому ответил довольно уклончиво, что, мол, давно слышал о том, что Родни отличный наездник. На самом же деле он мало о нем слышал, знал только, что этот персонаж вечно маячит на заднем плане в тетушкином доме и непонятно с какой стати стал женихом его кузины.

— Я не очень люблю охоту, — продолжал Родни, — но что делать: приходится, так сказать, держать марку. Осмелюсь заметить, здесь есть очень живописные места. Как-то я гостил в Болем-Холле. Вы ведь знакомы с младшим Грэнторпом, не так ли? Он женат на дочери старого лорда Болема. Очень приятные люди.