Он манерно взял Фета под руку и отвел за пыльные кулисы.

— Ты зачем мне ан-га-же-мент срываешь?

— Мне крышка, отец! — простонал Фет.

— Чего ты плетешь?

— Лешек!

Фет всхлипнул и уставился в пол.

— Военный радист Лешек? — незлобиво переспросил адский Николай. — Я узнавал про него. Он разбил свой самолет, а сам спрыгнул с парашютом.

— У тебя есть где ночевать? Я домой больше не пойду.

— Рассказывай! — и Николай внимательно посмотрел на мальчика.

— Не могу! — простонал Фет.

— Он что, тебе вдарил?

— Хуже.

— Тогда вставил пистон!

— Почти.

— Знаешь, так не бывает! — потерял терпение Колька. — Или вставил, или не вставил. Третьего не дано. Или цела задница, или нужно покупать новую!

— Задница цела. Но от новой я бы не отказался, — уклонился Фет от прямого ответа.

— Значит, ленточка разрезана и выставка открылась, — предположил отец, не выдавая своих чувств.

Мальчик молчал.

— Можешь жить пока у меня в каптерке, — разрешил родитель. — Только позвони матери, чтоб она не волновалась.

Он взобрался на сцену и торжественно объявил:

— На сегодня концерт окончен! На «бис» можете не вызывать! Все равно сыграем без вызова!

— А когда пойдем в «Медведя»? — осведомился Елфимов. — За ершиком?

— Когда Федьку приведу в чувство, тогда и пойдем, — сказал отец. Даже трупы выносят с поля боя, а уж контуженных в задницу — тем более!

Он поднял с пола половинку бюста В.И. Ленина и водрузил ее на постамент.

Ребята начали собираться по домам.

Фет тем временем пошел в Красный уголок, где стоял обшарпанный телефон со шнуром, обмотанным изоляцией, и набрал свой номер.

— Алло? — с готовностью откликнулась Ксения Васильевна.

— Это Федя. Передайте, пожалуйста, маме…

— Федор?! Тебя разыскивает Станислав Львович! — вскричала соседка.

— Зачем? Чего ему надо?

— У него что-то срочное! Пропуск на студию уже заказан!

— Мне нужно в группу, — сообщил Фет отцу. — Вечером буду у тебя.

Он вышел на улицу и услышал, что в голове гудит мотоциклетный мотор. Все тело прыгало и вибрировало изнутри, будто под ребрами крутили гигантскую карусель.

Подходя к студии, он машинально провел рукой по лицу и обнаружил, что на щеках выступила щетина — первая щетина в его жизни. Фет постарался выйти за пределы собственного тела и представить себе, как выглядит, — волосы немыты и кажутся темнее, чем есть на самом деле, штаны и рубашка мятые, будто бегали всю ночь отдельно от своего хозяина. «И ладно, — решил он про себя, — гении и должны быть такими. Потому что весь мир против них».

Он получил пропуск и отдал его беспалому вахтеру.

— Знаешь, как все это называется, парень? — пытливо спросил его дедок, подготавливая свою коронную фразу.

— Мудявые ожидания, — опередил его Фет и проскользнул через вахту.

Но оказался неправ.

— Когда мечты сбываются! — выстрелил в спину вахтер.

Фет отмахнулся от посланной пули, сообразив, что так звался один неудачный фильм из его детства, — про какую-то девушку с бензоколонки, которая вышла замуж за принца.

— Ты что, всю ночь делал уроки? — спросил его дядя Стасик.

Он сидел за столом комнаты 305, вытянув вперед деревянную ногу, и правил шариковой ручкой сценарий, который и без того пестрел замечаниями и сносками.

— Я вообще уроки не делаю, — ответил Фет.

— А как же ты будешь сниматься в моем фильме, не делая уроки?

— Так меня же того… Бортанули!

— Пробил. Пробил я тебя, — и Станислав Львович вычеркнул ручкой очередной диалог.

Все это было слишком фантастично, чтобы сойти за правду. Фет стоял мрачный, насупленный и не находил в душе сил, чтобы лезть на стенку от радости.

— К битлам поедем? — только и спросил он.

— Поедем, — пообещал дядя Стасик.

Фет уже хотел ретироваться, потому что любые слова в этой ситуации были лишними. Но все-таки не выдержал.

— А что, я в самом деле так хорошо играю?

— Играешь ты ужасно, — сообщил сквозь зубы Станислав Львович.

— И на гитаре?

— Здесь я не специалист.

— Тогда зачем… Зачем все это?

— В тебе есть что-то. Внутри. Майский жук в спичечной коробке. Нужно помочь ему выйти наружу.

— Понимаю, — ответил Федор.

Он вспомнил, что в детстве подходил к березе и тряс ее за ствол. Было это в насаженном скверике недалеко от Северного входа ВДНХ. Майские жуки со стуком валились на землю, как спелые орехи.

— А ведь это вы… Вы отправили в Лондон мою запись?

— Какую запись? — спросил режиссер-коммунист.

Фет понял, что его так просто не расколоть, это была гвардия сталинских соколов, бравшая любые крепости и не любившая на этот счет излишней рекламы.

— Тогда я пойду, — сказал мальчик. — Что от меня требуется?

— Сиди на телефоне и жди дальнейших указаний.

Федор, не прощаясь, вышел в коридор. Навстречу ему спешила женщина трудной судьбы. Складки платья ее развевались, как на фее, вокруг головы синел ареол сигаретного дыма.

— Станислав Львович поручился за тебя партбилетом! — прошептала она в ухо Федору.

— Ну и зря, — заметил мальчик.

«Если мне надо сидеть на телефоне, — думал Фет, уходя со студии, — то, следовательно, нужно иметь крепкий телефон, чтоб на него взгромоздиться. Для этого надо возвращаться домой».

Он представил себе, что сидит на телефоне, как на горшке.

— Уже? — спрашивает из коридора мама.

— Нет еще, — важно отвечает Фет.

Так происходило давным-давно, в пятиметровой комнате двухэтажного барака, где они жили до переезда в студийный дом.

Но возвращаться к Лешеку не хотелось. Можно было сидеть лишь на другом телефоне, например, на телефоне в клубе, но как тогда позвонит дядя Стасик? Чувствуя, что не в силах разрешить эту алгебраическую задачу, Федор вступил в свой двор.

Увидел, что навстречу ему идет отец, а за ним бегут бездомные дворняжки, три рыжих шавки, преданно заглядывающие в глаза. Отец вынимает что-то из кармана своих штанов и бросает им. Это окровавленный кусок мяса. Собаки начинают драться за него, лаять и выть. Из детской песочницы поднимается желтая пыль.