— Тьфу ты, черт, — выкрикнул Малыш. — И в обычной воде мыться скверно, а в молоке, должно быть, и вовсе ужасно. Лучше я буду ходить в грязи, пока ее не соскоблит с меня похоронщик. Порта, ты врешь. Откуда ты это взял?

— Прочел, мой мальчик. Некогда жила-была шлюха по имени Поппея Сабина[57]. Итальянская красотка. Она увела императора Нерона у старой ведьмы по имени Октавия. Эту Поппею император нашел в каком-то борделе. У нее, само собой, появилась мания величия, и она стала мыться в ослином молоке. Так что смотрите: в картошку ослиное молоко не должно попадать ни в коем случае. Картошка — не канализационный коллектор. Когда выльете чистое коровье молоко в толченую картошку, хорошенько все размешайте. Потом возьмите щепотку соли и аккуратно ее посолите, но, ради Бога, с чувством, и, ради святой Гертруды, все время помешивайте деревянной ложкой. Если такой ложки нет, можно воспользоваться штыком. Не забудьте стереть с него кровь или смазку. Потом разбейте десяток яиц и старательно размешайте их с сахаром. Сахар стащите у интенданта, но — ради голубых глаз святого Моисея! — мешайте медленно, дорогие друзья, медленно!

— Почему медленно? — поинтересовался Малыш.

— Тебе что до этого, тупой плоскостопый стервятник? Мешай медленно, как я говорю, и больше не перебивай. Вечно ты поднимаешь шум. Варите все на медленном огне. Только не используйте в качестве топлива кизяк. От него идет вонь!

Порта умолк и свирепо посмотрел на Малыша, поднявшего руку, будто школьник.

— Что тебе еще? — спросил он сердито.

— Я только почтительно спрашиваю, герр великий повар Порта, можно ли топить березовыми дровами, смоченными в бензине, украденном из машинного парка Гитлера?

— Конечно, можно! Еще вопросы есть? Если да, спрашивай сейчас.

Малыш покачал головой.

Мы, лежавшие поблизости от него, увидели, что он записывает большими детскими буквами: «Можно использовать березовые дрова и краденый бензин».

— Свинина жарится на березовых углях, — быстро добавил Порта и взглянул на Малыша, высунувшего язык в усилии сосредоточиться на этой трудной конторской работе. — Потом старательно нарезается кубиками и кладется в пюре. Делать это нужно с любовной тщательностью и с чувством. Самое главное — вкладывать свою католическую душу в эту работу.

Малыш заорал:

— Нужно быть католиком, чтобы готовить картофельное пюре?

— Конечно, — ответил Порта. — Это установленный со времен Тридцатилетней войны[58]факт.

— Ладно, — сказал Малыш. — Найду католика, чтобы он делал мне пюре по моим указаниям.

— Напевая русскую осеннюю песню, — продолжал Порта, — нарезаете немного зеленого лука и с победной улыбкой посыпаете им пюре. Немного паприки тоже будет очень кстати. И не пренебрегайте половиной гильзы перца. Но, ради святого Иосифа, не оставляйте кастрюли на огне слишком долго. Видите ли, мальчики, это блюдо называется «Пылающая любовь». — Он предостерегающе посмотрел на Малыша. — Не смей говорить никаких непристойностей во время этого священнодействия!… Перед тем как станете есть эту манну, как следует вымойте ложку в горячей воде. Есть такое пюре грязной ложкой будет поистине смертным грехом. Для кубиков непременно используйте мясо белой свиньи; перчите черным перцем, ни в коем случае не красным. Это было бы кощунством.

Он приподнял зад и, громко испортив воздух, положил конец лекции. Лесная тишина усилила впечатление.

Немного погодя Старик отбросил окурок сигареты, и мы поплелись дальше.

Дорожка перешла в узкую тропинку, вьющуюся между елями и соснами.

Мы подошли к крутому повороту. И внезапно оказались лицом к лицу с группой русских. Для них это явилось такой же неожиданностью, как и для нас.

Несколько секунд мы стояли и таращились друг на друга, изо рта у нас свисали сигареты, автоматы были на ремне.

Никто из нас не подумал о стрельбе. Изумление было слишком сильным. Обе группы повернулись и побежали — русские в одну сторону, мы в другую.

Порта намного опередил нас.

Малыш вопил от страха, ноги его работали, как у велосипедиста на гонке «Тур де Франс». В испуге он потерял автомат.

Мы задохнулись бы в беге, если б Порта не споткнулся о корень и не полетел вниз по крутому пятиметровому склону. Вопил он, как лошадь, за которой по пятам гонятся волки.

Мы с трудом подняли его. Потом разгорелся бурный спор на тему, сколько русских нам встретилось.

Старик и Штеге утверждали, что роту.

— Роту! — заорал Порта. — Вам, должно быть, попал в глаз лесной голубь. По меньшей мере батальон!

— По меньшей мере, — подтвердил Малыш. — Лес кишел русскими.

— Ma foi[59], они стояли сотнями среди деревьев, вращая глазами, — сказал Легионер. — Вы можете оставаться здесь, но лично я ухожу.

В штабе роты мы нагло доложили, что встретились с батальоном противника. Это сообщение тут же передали в штаб полка.

Все полевые телефоны были заняты. В дивизии подняли тревогу. На передовую отправили три штурмовых батальона. Семьдесят шестому артиллерийскому и Сто девятому минометному полкам был отдан приказ открыть огонь. Выдвинулись вперед два батальона легкой артиллерии.

Снаряды и мины дождем падали на то место, где мы встретили «батальон» противника.

Русские тоже стреляли вовсю. Должно быть, и они получили преувеличенные сведения о численности врага — и теперь сидели в траншеях, как и мы, восхищаясь мощью артогня.

Провожая взглядом в ночь ревущий грузовик с крупнокалиберными снарядами, Порта мечтательно сказал:

— Приятно сознавать, что весь этот праздничный фейерверк — наша работа.

Она была стройной, красивой. Темноволосой и страстной. Самой опытной любовницей, о какой изголодавшийся по женщине мужчина может мечтать.

Она преподала мне то, чего я не знал о женщинах.

Мы занимались любовью жадно, словно последний раз в жизни. Когда до меня дошло, что я могу быть наказан за расовое преступление, я смеялся от всей души, и друзья смеялись вместе со мной.

В Лемберге мне пришлось ждать поезда несколько часов. В зале ожидания было холодно. Мороз забирался мне под шинель. Шел снег, дул сильный восточный ветер.