Мы зашли в гостиную, где Свен Нильссон, уже проснувшись, снова прямо сидел в своем кресле.

– Папа, – сказала Петра, осторожно прикасаясь к его руке. – Что ты можешь сказать об убийстве Пальме? Говорят, что его убили – но ведь есть другие версии, не так ли?

– Премьер-министр Пальме? Следствию надо было сразу отбросить версию об убийстве.

Глядя на меня, он размахивал указательным пальцем.

– Премьер-министр Пальме взял себе новое имя. Думаю, он сейчас живет в Рио. Со своей любовницей. Но никто точно не знает, где он скрывается. Эти идиоты не сумели провести простейшего расследования. А ты, моя дорогая, – ты кто такая?

Он смотрел на меня, прищурившись. Свен Нильссон никогда меня раньше не видел. Я для него чужой человек.

Петра Нильссон наблюдала за моей реакцией со смесью торжества и сожаления. Видите, что я вам говорила?

Я подошла и опустилась на корточки перед ее отцом.

– Меня зовут Стелла, мы встречались много лет назад. Вы вели расследование по поводу исчезновения моей дочери Алисы.

Я взяла его руку и осторожно погладила, всей душой призывая его вспомнить. Помочь мне. Просветлеть хоть на секунду.

– Алиса, Алиса, Алиса, – забормотал он. – Как же, я тебя помню.

Во мне вновь проснулась надежда. Свен Нильссон подался вперед и жестом попросил меня приблизиться. Игнорируя запах мочи, я придвинулась ближе.

Свен Нильссон прошептал:

– Алиса Бабс, Алиса Тимандер, Алиса в стране чудес, которая пропала, но нашлась, выросла, потом уменьшилась. Кроличья нора, он всегда торопится.

Он продолжал что-то бессвязно бормотать. Внутри у меня все опустилось, словно упал камень. Я встала, попросила его дочь извинить меня за вторжение. Она проводила меня в прихожую и позвала социального работника, чтобы та присмотрела за отцом.

– Да-да, он обожает рыться в «старых делах», – сказала Петра. – Очень сожалею. Я была бы рада, если бы он мог вам помочь.

Мы направились к входной двери. Свен продолжал что-то бормотать себе под нос. Я остановилась и прислушалась.

– Маленькая девочка пропала, ее так и не нашли. Камни, камни, среди камней она нашла покой. Что-то там было, что-то точно было. Тот, который знал, был пьян в стельку. Хотел сказать, да не смог.

Женщина в комнате сказала ему: «Тсс!»

Я запахнула кардиган и уже повернулась, чтобы уйти, когда он закричал мне вслед:

– Стелла! Стелла Юханссон! Он собирался все рассказать. Но внезапно умер. Такая внезапная смерть. Так и не успел.

Я взглянула на Петру Нильссон. Она подняла глаза к потолку, открыла дверь и выпустила меня наружу.

Керстин

Скоро я буду в Стокгольме. У Изабеллы. Слава богу, уже скоро. Терпеть не могу ездить на поезде. Ненавижу. Никогда не знаешь, кто окажется рядом. И всегда не везет – то слишком разговорчивые попадаются, у которых по любому поводу есть свое мнение, то слишком громко чавкают, то рассядутся, занимая два сиденья. И как вагон может быть настолько переполнен в среду, посреди недели? Ужасная поездка. Но машина то и дело ломается, и еще хуже было бы застрять у дороги. Пришлось отдать ее в мастерскую. Надеюсь, эти обманщики не собираются выманить у меня последние деньги.

Почему этот мальчик, сидящий напротив меня, орет во весь голос? Ужасные родители пошли. Они превращают своих детей в монстров. Позволяют им бегать, кричать, мешать остальным, вести себя неизвестно как. Никакого воспитания. Никакого уважения к окружающим или хотя бы здравого смысла.

В очередной раз я бросила сердитый взгляд на его мамашу. Она ничего не заметила. Ей до лампочки. Мальчишка пинал ногами мою сумку, а мамаша делала вид, что не замечает этого. В конце концов я решила взять дело в свои руки, схватила его за ногу и сделала ему замечание. Мальчишка начал реветь, мамаша пришла в ужас. Она смотрела на меня так, словно это я в чем-то виновата. Такое ощущение, что взрослым вообще ни во что нельзя вмешиваться. Пусть все творят, что хотят.

Я взяла свою сумку, встала и прошла в соседний вагон, где села на свободное место. Ехать оставалось совсем недолго.

Изабелле я не рассказала, что приеду к ней. Она наверняка попыталась бы мне помешать. Собственно, я собиралась выехать еще вчера, но пришлось выйти на работу. Даже не знаю, дома она или нет. В худшем случае мне придется подождать в торговом центре, пока она не вернется домой. Я просила ее оставить мне запасной ключ от квартиры. Пока моя просьба не выполнена. Сейчас мы должны это решить.

Если бы мне это удалось, я хотела бы узнать ее расписание. Понять, как проходит ее день. Не уверена, что она доросла до самостоятельной жизни. Наверняка ей может понадобиться помощь старушки-мамы.

Поезд подошел к центральному вокзалу Стокгольма. Я дождалась, пока все выйдут, прежде чем подняться с места. Ужасный мальчик со своей не менее ужасной мамой брел по перрону. Наши глаза встретились, и она скорчила мне противную рожу. Я спустилась по высоким ступеням и попала в здание вокзала. Тут всегда так много народу. Голос из репродуктора сообщал о задержке поездов, вокруг раздавался людской смех, людские разговоры, людские выкрики. В нос мне со всех сторон ударили разнообразные запахи – кофе, пиццы, свежих булочек, духов, пота.

По эскалатору я спустилась в метро. Здесь было еще хуже. Просто ад. Широкий проход, по которому люди неслись вперед, как единый быстрый поток. Все спешили, все торопились, все бежали. Скорей, скорей, скорей! От этого меня начало трясти.

Сначала я свернула не туда, в сторону электричек. Мне пришлось развернуться и пробираться обратно. Обливаясь потом, я добралась до турникета метро. Нашла в сумочке проездной. Этого турникета я побаивалась – он представлял собой большие стеклянные ворота, которые открывались и захлопывались, так что ты еле-еле успевал проскочить. Но мне удалось пробиться. Затем я снова спустилась вниз по эскалатору. Дождалась поезда на Веллингбю.

Зайдя в него, я пробралась на свободное место. Позвоню Изабелле, когда буду у дома, ни на секунду раньше. Вот и посмотрим, чем занимается моя дорогая доченька, думая, что я на почтительном расстоянии.

Стелла

Утро среды. Время ползло, как улитка. Я встречалась с пациентами, записанными на прием, они сидели в моем кабинете и что-то говорили, рассказывали о своих проблемах и трудностях.

Я не слушаю.

Меня здесь нет.

Я не в состоянии интересоваться их делами.

Никуда не годный психотерапевт.

Пока мои пациенты облегчали душу, я мечтала об увольнении. Как бы я уехала в другую страну, сменила имя, начала новую жизнь.

Вчерашний день прошел ужасно. Поражение у Свена Нильссона окончательно выбило меня из колеи. Я-то думала, что получу ответ. Узнаю, что было сделано, чтобы разыскать мою дочь. Надеялась, что у него есть какая-то зацепка, которую я смогу довести до конца. И получить доказательства того, что я права. Все материалы отправлены на помойку? Разве так можно? Вероятно, нет. Какое издевательство! Просто взять и все выкинуть. Выбросить документы, рассказывающие об Алисе. О ее жизни.