– Вероятно, навевает неприятные воспоминания о том дне, когда здесь погиб Эдвин Грин. Представляю, как трудно было вам все это перенести.

Как я и ожидала, участие Майло растрогало ее.

– О, это было просто ужасно!

Возможно, его вопрос был слишком прямолинеен, но влюбленная Люсинда вряд ли это заметила. Мне хотелось, чтобы он в этом разговоре затронул все возможные аспекты.

– Представляю, насколько сложное время выдалось тогда у вашего брата, – заметил он, а я, как всегда, испытала легкое раздражение, отметив, что он просто читает мои мысли.

– После войны Реджи уже не был самим собой, – с грустью произнесла Люсинда. – Нет, нельзя сказать, чтобы он там пострадал. Ни ранения, ни царапины, даже температура ни разу не поднималась, пока он там воевал. Мы, Лайонсы, всегда славились лошадиным здоровьем. – Она посмеялась своей шутке, затем продолжила: – И тем не менее война сильно повлияла на него в психологическом плане. Когда Реджи вернулся, то был даже моложе, чем я теперь. Я увидела его и сразу поняла: совсем другой человек. Иногда сидит такой грустный, смотрит куда-то вдаль, и я понимаю: он думает о том, что было там, на войне. Поэтому порой впадает в ярость, понимаете? Хочет забыть. Но все равно не помогает. Ну а потом случился весь этот кошмар, и какое-то время все мы боялись, что он этого не переживет. Они с мистером Грином были очень близки. Дружили чуть ли не с пеленок.

– А сами вы хорошо знали Эдвина Грина?

– Да нет, не очень. Мне не разрешали проводить с ними много времени. Реджи и Беатрис не хотели, чтобы я хвостиком таскалась за ними. Говорили, что я им мешаю. Нет, иногда все же удавалось посидеть в их компании. А мистер Уинтерс учил меня рисованию. У меня хорошо получалось, как мне кажется, но потом я потеряла интерес.

– Где вы были в ночь смерти Грина?

– Ну, не в летнем домике, а здесь, в Лайонсгейте. В школе тогда были каникулы.

– Ну а на следующее утро, когда нашли мистера Грина? – с участием спросил Майло. – Должно быть, это происшествие стало для вас настоящим испытанием.

– Да. То было просто ужасное утро. – У нее на лице возникло отсутствующее выражение, точно такое, что, по ее описаниям, возникало на лице у брата, когда он вспоминал о войне. – Помню, что утро выдалось страшно холодное и все кругом было затянуло густым туманом. Он прямо-таки давил на окна, словно пытался ворваться в дом. За завтраком я пила горячий шоколад. Мама никогда не разрешала мне пить такие напитки с раннего утра, но Реджи говорил, что я могу есть и пить все, что захочется. – Она подняла на меня глаза и усмехнулась. – Странно, что человек запоминает столь малозначительные подробности.

Я кивнула, но говорить ничего не стала, боялась сбить ее с мысли.

– В столовой было очень тихо, словно этот туман поглотил все звуки. А потом я услышала протяжный крик – он доносился снаружи. И становился все громче. Я отчетливо различала его, когда она подбежала к дому. Встала из-за стола и вышла в холл посмотреть, в чем дело. И тут из тумана, точно призрак, появилась Фрида. Бежала и кричала: «Он мертв! Мертв!» Так и повторяла одно и то же до бесконечности. О, это было просто ужасно! Трудно вспоминать об этом, даже сейчас.

Люсинда отвернулась, и какое-то время тишину нарушало лишь цоканье копыт по влажной земле да тихое поскрипывание седел.

– Они не взяли меня с собой, когда побежали к летнему домику, но я и не хотела туда идти. Знала, что увижу нечто страшное.

Тут я решила задать вопрос:

– Скажите, а кто-нибудь тогда предполагал, что… к этому мог иметь отношение мистер Гленн? – Я чувствовала, что ее желание вспоминать может исчезнуть в любой момент. А мне хотелось получить как можно больше информации, пока она настроена говорить об этом.

– О, нет! – поспешно выпалила Люсинда. – Помню, в какой ступор впал Брэдфорд, увидев тело. Впечатление было такое, словно он отказывается в это верить. Позже он говорил мне, что война отбила у него всякую охоту видеть мертвецов.

Она смотрела прямо перед собой, и в ее глазах блестели слезы.

– Простите. Мы не должны были затевать этот разговор, – сказала я и взглянула на Майло. – Мы не хотели причинить вам боль.

– Да все нормально, – быстро отозвалась Люсинда. – В каком-то смысле это, наверное, даже хорошо, что мы поговорили об этом. Жаль, что Реджи не хочет обсуждать такие вещи. Я пыталась расспросить его о войне, но он молчит. Мне всегда казалось, что человеку надо выговориться. Если держать все в себе, ни к чему хорошему это не приводит.

Мне вдруг стало очень жаль эту семью: ее преследовала целая череда трагедий. Можно было бы сказать, они заслужили все то, что случилось с ними после смерти Эдвина Грина, но, по моему мнению, нельзя до конца жизни винить людей за беспечность и перегибы, проявленные в юности. Если, разумеется, эти перегибы не ведут к убийству.

Я как раз собиралась что-то ответить Люсинде, но в этот момент по полю прямо перед нами пронеслась крыса, и лошадь Люсинды сорвалась с места, точно пуля.

Ромео мчался по полю, Люсинда старалась удержаться в седле.

– Помогите! – закричала она. – Помогите!

Майло пришпорил своего коня и помчался следом за ней, расстояние между ними быстро сокращалось. Я подумывала пуститься за ними вдогонку, но затем решила, что все равно ничем не смогу помочь. И скакала позади почти на безумной скорости в надежде, что Майло все же удастся ее перехватить.

Он нагнал Люсинду очень быстро. Майло был очень опытным наездником, умело срезал угол, и теперь его лошадь оказалась бок о бок с Ромео – тут-то он и ухватил коня Люсинды под уздцы. И остановил его.

Затем быстро спешился и принялся успокаивать Ромео.

Должно быть, Люсинда сказала, что тоже хочет спешиться, ибо Майло протянул вверх руки, обхватил ее за талию и помог соскочить с седла. Она плавно соскользнула с него и практически упала прямо в объятия моего мужа.

Нет, положительно вся эта картина словно была списана со страниц какого-то любовного романа.

Я подъехала сзади, не желая пропустить диалог.

– О, благодарю вас, Майло, – произнесла Люсинда, прижимая ладони к его груди. – Я так испугалась, что Ромео меня сбросит и я упаду и сломаю шею.

Она смотрела на него с таким обожанием, что у меня защемило сердце. Я ведь его предупреждала. Слишком уж щедро расточал он свое обаяние – только этого нам еще не хватало, чтобы девица по уши в него влюбилась.

– Вы не ушиблись, Люсинда? – спросила я.

Она взглянула на меня, и на какую-то долю секунды по ее личику пробежала тень неудовольствия. Я ведь помешала этой прелестной маленькой сценке. И сама я никак не могла винить ее в том, что она была не в восторге от моего несвоевременного появления.

– Нет, все в порядке, – ответила она. – Благодаря Майло.