Меня раздражали ограничения моей подвижности, особенно потому что мне придется пропустить неделю на работе, а потом еще две недели заниматься только бумажной работой в офисе. Я надеялась, когда Мэтью уедет в Саванну, провести по меньшей мере неделю в моем саду, и когда я останусь одна, попытаться попробовать, возможно ли посадить томаты с одной недееспособной ногой.

Подав мне чай и поцеловав меня, Мэтью вышел поработать в саду. Я не принимала никаких болеутоляющих средств из-за ребенка, но пребывала все еще в каком-то одурманенном состоянии в результате всего пережитого. Подняв голову, я прислушивалась к тишине в доме и скрежету металла по затвердевшей земле. Я закрыла глаза, чтобы прислушаться получше – чему меня научила Мими, – и услышала вновь звуки, как будто кто-то копает. Причем эти звуки доносились не с парадного двора, но из-за дома, где находились мой сад и сарай с садовыми инструментами, со свежевыкрашенными в красный цвет дверью и ставнями.

Спустив на пол здоровую ногу, я потянулась за костылями. Рука у меня по-прежнему была забинтована, главным образом для того, чтобы не стукнуться ею обо что-то. Пользоваться костылями было трудно, но я нашла удобное положение, при котором мне не приходилось опираться всей тяжестью на больное место.

Я доковыляла до бокового окна, откуда я могла видеть краешек сада. Я попыталась найти какую-то щелку в ставнях, но мне это не удалось, и я раздвинула их полностью, открыв вид во двор.

Мэтью скинул рубашку, в которой он играл в гольф. На нем были только майка и шорты, и он глубоко всаживал лопату в землю рядом с сараем. Мы еще не говорили о том, как расширить сад и в какую сторону, но это было явно не там, где он копал.

Я прижалась щекой к стеклу, запотевшему от моего дыхания. Я протерла его тыльной стороной забинтованной руки и выглянула снова. Я никогда не видела, чтобы Мэтью работал в саду, не видела его с какими-либо инструментами в руках, хотя знала, что он умел работать руками. Он даже сам перестроил пристань на заливе. Но ни о каких-либо проектах в отношении моего сарая он не упоминал, и я стояла на месте несколько минут, слушая скрежет лопаты и недоумевая, что он может раскапывать так близко от фундамента.

Я подняла руку, чтобы постучать ему, но он сам повернулся ко мне. У меня возникло странное ощущение уже виденного мною раньше, и я вдруг почувствовала неуверенность, где я и кто я. Наши взгляды встретились, он прислонил лопату к стене и зашагал к дому.

Я поспешно отступила от окна, как застигнутая на месте преступления. В голове у меня как-то помутилось, словно я ожидала чего-то другого, что я увижу кого-то другого, приближающегося ко мне.

Когда Мэтью вошел, я уже добралась до софы. Я улыбнулась ему, когда он показался в дверях, запах пота и земли только усилил охватившее меня желание.

– Предполагалось, что ты держишь ногу на возвышении, – сказал он.

Удивленная резкостью его тона, я заглянула ему в лицо и на мгновение удивилась, что глаза у него не голубые.

– Мне наскучило тут сидеть, и я решила проверить, что там за шум.

Он подошел ближе и сел рядом в старинную качалку.

– Ты могла бы подождать и спросить меня, когда я вернусь.

Я выпятила подбородок.

– Я здесь не в тюрьме, Мэтью. Мне даже полезно немного подвигаться. А приподнять ногу – это пожалуйста. – На случай если ему нужны доказательства, я легла и водрузила ногу на гору подушек, которую устроила для меня Тиш.

Он потер руками лицо, и когда я снова увидела его глаза, в них была озабоченность.

– Ты же знаешь, что я не только о тебе беспокоюсь.

Я положила руку себе на живот.

– С ребенком все хорошо. Он еще слишком мал, чтобы мое падение на него повлияло. Но я обещаю тебе быть более осторожной. – Увидев сомнение у него в лице, я добавила: – Это правда. К тому же Тиш будет следить, чтобы я прогуливалась только по газону, пока малыш не родится.

Он улыбнулся, и это была та самая улыбка, в которую я влюбилась.

– Хорошо, – сказал он. – А то я заставлю тебя носить шлем и наколенники с наплечниками ближайшие восемь месяцев.

Я откинулась на подушку и улыбнулась. Я хотела спросить его, что оставила Тиш в холодильнике на обед, но заметила грязь у него на руках и под ногтями.

– Что ты там копал?

Он чуть-чуть поколебался.

– Я заметил, что вьюнки проникают внутрь сквозь щель в стене и хотел удалить их с корнем. Иначе через месяц они заполонят весь твой сарай.

Я рассматривала его руки, опасаясь встретиться с ним взглядом.

– Ты что-то слишком много копал, чтобы добраться до корня.

Он снова поколебался, словно взвешивая свои слова.

– Там был когда-то погреб, где оказался однажды запертым мой дед, когда они с братьями и кузенами играли в прятки. Он тогда напугался до смерти – до конца дней не мог зайти в темную комнату. Моя прабабушка велела погреб заполнить землей и дверь убрать. Когда я копал, я хотел убедиться, что дыра по-прежнему прочно закрыта. Потолочные балки старого погреба давно сгнили, и я не хотел, чтобы пол сарая провалился под тобой.

– Ну тогда спасибо, – сказала я. Но я была не в состоянии избавиться от ощущения, что он сказал мне не все.

Он поднялся и сел на край софы.

– Я чувствую потребность оберегать тебя. И не только сейчас, когда ты беременна. У меня такое чувство с нашей первой встречи. – Он ласково улыбнулся. – Думаю, тебе придется это потерпеть. – Он провел пальцем по краю родимого пятна на моей руке и заметил, что я опять без кольца. – Может быть, нам стоит продать твое обручальное кольцо и купить на эти деньги детскую мебель?

Наши взгляды снова встретились. Я не поняла, он шутит или говорит серьезно.

– Мэтью, ты же знаешь, я люблю свое кольцо. Просто когда я работаю или сижу дома, мне кажется, что оно – ну… я не знаю… – слишком. Оно мне очень нравится, но я люблю и свое венчальное кольцо тоже.

Я сжала его пальцы, понимая, что мне представилась возможность обсудить единственное, что мне не хотелось бы обсуждать.

– После нашей помолвки ты упомянул, что у вас в семье было наследственное венчальное кольцо. – Я затаила дыхание. – Адриенна его носила?

Глаза его потемнели, как небо перед грозой.

– Да. А почему ты спрашиваешь?

Я стиснула его пальцы еще крепче, боясь, что он отнимет руку.

– Ты знаешь, где оно?

На этот раз он ответил не колеблясь.

– Она его потеряла. Когда мы плавали. В последнее лето, когда мы практиковались перед чарльстонской регатой. Она сказала, что оно стало тесно ей, сунула его в задний карман, и оно, должно быть, выпало оттуда.

Я опустила глаза на наши сплетенные пальцы, напомнившие мне корни дубов на Крайст-Черч, длинные, а не глубокие, так что, казалось, они тянулись сквозь время.