появляется. Во мне уже три чашки. Кофе водянистый, но пальцы все равно влажные, а оптимизм почти испарился.

— У меня запись на одиннадцать, — говорит Карен. — Постоянный клиент. Я не могу опаздывать.

— Понятно. Я просто хочу как можно яснее представить себе вашу дочь. Что вы можете рассказать мне о привычках Шеннан? В смысле до ее исчезновения?

— Она скучала и часто попадала в неприятности.

— Она была в старших классах, когда исчезла, верно?

— Ее никогда не заботила школа, и я бросила пытаться запихнуть ее туда. Честно, я много чего бросила. Знаю, звучит паршиво. Шеннан не хотела мать. Она вообще не хотела, чтобы о ней кто-нибудь заботился.

Возможно, жесткость Карен действительно защита, как предполагала Тэлли, но впечатляюще солидная.

— Должно быть, нелегко, когда она отстраняется от вас.

Карен прищуривается; на ресницах столько черной туши, что они кажутся синими.

— У меня было полно времени привыкнуть.

— Расскажите мне о последнем дне, когда вы видели дочь. — Я перелистываю свои заметки. — Второе июня. Она в тот день пошла в школу?

— Ваши догадки не хуже моих. Она встала с кровати и оделась, но могла пойти куда угодно. У нее была куча друзей, которые не были друзьями. Ну, вы поняли.

— Мужчин? Вы говорите, что ваша дочь занималась проституцией?

— Возможно. — Она достает из кармана куртки узорный футляр для сигарет, подносит зажигалку к кончику «Мальборо лайт», затягивается, потом привычным жестом разгоняет дым. — Не знаю, как она зарабатывала деньги. Я ее не выручала, сразу скажу. Я знала, что она пила все, что дают, нюхала и кололась. Я перестала спрашивать.

— Эти друзья… Она упоминала чье-нибудь имя?

— Я такого не помню. Правда, хотя бы у одного были деньги. Как-то Шеннан принесла домой новую камеру «Никон». И кто-то дал ей куртку, симпатичную.

Это привлекает мое внимание.

— Вы можете ее описать?

— Она была короткая и коричневая, из какого-то натурального меха. Может, не настоящая, но выглядела как натуральный мех и дорого. Шеннан точно не купила ее где-то здесь.

— В тот день она была в этой куртке?

— Может, была. Не помню.

Ясно, что больше ничего полезного я из нее не вытащу. Если и можно каким-то трюком убедить ее говорить открыто, я такого не знаю.

— А что вы думаете о ясновидящей, которая вам звонила?

— А что я могу подумать? — Карен строит возмущенное лицо и снова затягивается; дым расходится веером, словно ядовитый щит. — Шеннан всегда делала, что хотела. Если ее кто-то убил, возможно, она об этом просила.

Резкость ее слов на несколько секунд оглушает меня. Я знакома с женщинами вроде Карен, жесткими и замкнутыми. Но еще я понимаю, что любой, кто обзавелся такой раковиной, сделал это неспроста. У нее были причины защищать себя. И до сих пор есть.

— Миз[46] Руссо, я действительно хочу помочь найти Шеннан, но буду с вами честна. В первую очередь я занята поисками Кэмерон Кёртис. Вы о ней слышали.

— Ну да, дочка кинозвезды… Я много лет смотрела этот сериал. Никогда бы не подумала, что у меня будет нечто общее с Хейди Бэрроуз.

— У нас очень мало информации о Кэмерон, но в детстве у нее было много проблем. И жестокости тоже. Мы думаем, это как-то связано с тем, что ее выбрали целью. — Я многозначительно смотрю на нее. — Поэтому я и задаю вам вопросы о детстве Шеннан. Возможно, это один и тот же парень. Я ищу связь.

Кажется, ее это не затронуло, по крайней мере, внешне. Она смотрит на часы и говорит:

— Я уже рассказала, что могла.

— У нас еще есть несколько минут. А где отец Шеннан? Он как-то связан с ее жизнью?

— Это дерьмо? — Карен оскаливается. — Он свалил, когда она еще не пошла в школу. Не видела от него ни цента с тех самых пор.

— Трудно в одиночку воспитывать ребенка…

Она пробегает по мне взглядом — похоже, думает, честна ли я с ней или что-то скрываю.

— Да уж.

— Вы всегда были только вдвоем?

— По-всякому. У меня были приятели за эти годы. Может, не стоило с ними связываться при ребенке…

— С приятелями вообще или с этими конкретными парнями?

Карен едко смотрит на меня.

— И что это значит? Сомневаетесь в моем выборе мужчин?

— Я не знаю вашу жизнь.

Она смотрит в стену, на закрученные узоры золотистого пластика. Золотисто-оранжевый, из 70-х, когда все было либо золотым, либо ядовито-зеленым.

— Ладно. Могу сказать, что я все время делаю не лучший выбор. Ну, это общая беда, верно?

К сожалению, она права. Не для всех, но для большинства.

— У вас есть фотография Шеннан?

— Только старые. — Женщина откладывает сигарету, роется в сумочке и выуживает кармашек для фотографий, которые иногда продают вместе с бумажниками. Пластик пожелтел и обтрепался по углам, но набит школьными фотографиями с туманно-голубым фоном. Шеннан, щербатая пятилетка, возглавляет парад.

Я беру у нее фотографии, перебираю, и мне становится все грустнее и грустнее. Может, эта девушка была сплошным скандалом, но начинала она совсем иначе. Она родилась милой, чистой, оригинальной. Как и все остальные.

— Очень симпатичная… А кем она хотела стать, когда вырастет? В смысле когда была маленькой. Какие-нибудь грандиозные фантазии?

— Диснеевские принцессы считаются? — Карен поджимает губы, и морщинки, бегущие от верхней, становятся глубже. — У нее были самые блестящие волосы. Я заплетала их в косу, в «рыбий хвост». Непростое дело. Уходило не меньше часа, но она сидела ровно и не шевелилась.

Я встречаюсь с ней взглядом, стараясь не моргнуть, не испортить момент. Это ее самые открытые, самые человечные слова.

— Могу поспорить, она выглядела очень красивой.

— Ага, выглядела. Красота не была проблемой.

Глава 46

Иногда фрагменты прошлого всплывали, как обрывки бумаги, заставая меня врасплох. Воспоминания, которые я считала забытыми. Моя мать спит на кушетке, на боку, поджав колени, как ребенок; лицо наполовину прикрыто вязаным шерстяным пледом. День, который казался фантазией, когда мне было шесть или семь, а дети — малышами, и мы по очереди брали на руки чьего-то домашнего кролика, сидя на газоне. Когда пришел мой черед, я трогала его уши, теплые на ощупь, чувствовала, как колотится сердце кролика, как напрягаются его мышцы, как ему хочется сбежать, но он сидит.

Через несколько дней к нашему дому подъехали три полицейские машины, и копы вошли в нашу квартиру с ордером на отца. Они забрали его в наручниках, пока мать кричала на них. Она швырнула пепельницу, которая отскочила от стены. Сбросила на пол лампу, разбив лампочку. Я смотрела