Эдан неожиданно резко хлопает ладонью по сидению экипажа. Извозчик, неправильно истолковав хлопок останавливает коней. Эдан медленно выдыхает, но смотреть продолжает с некоторым раздражением:

— Тали, не начинай! Мне всего пятнадцать.

— Самый расцвет юности, — серьёзно киваю я.

Эдан понимает, что я его дразню, и успокаивается, приказывает извозчику продолжить путь.

— Маме непременно хочется дочку. Я понятия не имею, как выкрутился Дамир, мама пыталась на совершеннолетие «подарить» ему жену. Теперь взялась за меня. Закон не разрешает мне жениться ещё три года, поэтому мама решила пока завести невесту. Тали, ты просто обязана меня спасти!

Я не сдерживаю смеха:

— Хорошо, Эдан, я постараюсь.

Напряжение постепенно отпускает, мысли о делах отходят на второй план, и когда экипаж останавливается перед боковым крыльцом аукционного дома, я выхожу на мостовую в приподнятом настроении. Эдан тоже задорно улыбается, крутит головой, откровенно глазеет. И я вдруг понимаю, что он нарочно ребячится, чтобы отвлечь внимание на себя на случай, если я допущу неловкую оплошность, всё же я впервые в подобном месте.

Стоит нам приблизиться ко входу, дверь открывается, и нас встречает клерк. Мужчина лет сорока, в каштановых волосах первые проблески седины. Поклонившись, клрек приглашает нас заходить.

— Синьорина Катц, синьор Катц, от имени господина Дигора благодарю вас, что выбрали Аукционный дом Дигор.

Пфф, Эдан объяснил, что аукционный дом единственный в своём роде, но виду я не подаю, улыбаюсь, вежливо отвечаю.

Клерк проводит нас на третий этаж и приглашает в небольшое помещение, поражающее мрачностью тёмно-синего бархата, которым задрапированы стены и обтянута мягкая мебель. На столике нас уже ждёт чай и десерты, на которые, после сегодняшнего смотреть совсем не хочется.

— Пожалуйста, располагайтесь. Я могу быть вам чем-нибудь полезен? Пожалуйста, зовите, если вам что-нибудь потребуется.

— Благодарю.

Клерк кланяется и покидает нас.

Эдан дожидается, когда дверь закроется, и сдвигает портьеру, закрывающую, как я думала, дальнюю стену. Однако за портьерой оказывается проём. Мы будто в театральной ложе оказались. Я придвигаюсь ближе, с любопытством выглядываю. И впрямь театр! Внизу сцена, дальше располагаются ряды кресел, и некоторые уже заняты. Гости аукциона продолжают прибывать. Мы же наблюдаем с высоты, и широкий выступ закрывает нас от взглядов снизу.

Как интересно…

— Похоже, накопитель вызвал ажиотаж.

Эдан хмыкает:

— Тали, ты только подумай — браслет будет выставлен последним.

На слове «последним» Эдан делает особый акцент.

Между тем на сцену поднимается мужчина в белом костюме:

— Добро пожаловать в Аукционный дом Дигор! Уважаемые гости, от имени дома благодарю, что вы почтили нас своим визитом. Мы начинаем, — мужчина хлопает в ладоши. — Первый лот!

Из-за кулис появляется блондинка в ярко-красном платье, и хотя ткань скрывает всё, что должно быть скрыто, приличным вычурное платье не назвать. На вытянутых руках блондинка удерживает поднос с закрытым ларцом. Она останавливается у края сцены, распорядитель лично откидывает крышку и объявляет:

— Солнечный янтарь с цветком жой.

Зрители реагируют сдержано, лоты заранее известны, поэтому по реакции понять, насколько ценно сокровище, просто невозможно.

— Пфф, — Эдан откидывается назад и со своей стороны наполовину задёргивает штору. — Тали, позови, когда браслет объявят.

И прикрывает глаза.

А я поудобнее устраиваюсь. Лично мне понаблюдать интересно, тем более среди макушек я, кажется, разглядела макушку барона.

Драгоценности, антиквариат, произведения искусства… Я не считала лоты, а буклета с описанием у нас не было. Кажется, около десяти лотов. Гости аукциона сражались довольно вяло. Мне показалось, что многие поднимали ставки исключительно ради приличия и быстро уступали. Относительно серьёзная борьба случилась лишь за древнюю амфору, в которой на мой взгляд не было ничего примечательного, кроме, собственно, древности.

Эдан пренебрежительно фыркает:

— Аукционный дом порой выставляет по-настоящему заманчивые сокровища, но обычно — всякий хлам, который ты сейчас видишь.

— К заманчивым сокровищам ты относишь браслет?

— Ха, Тали, просто смотри.

Распорядитель объявляет финальный лот. Эдан резко оживляется. И не только Эдан. Сверху отлично видно, что мало кто в зале сумел сохранить безразличный вид, многое, подавшись вперёд, жадно всматриваются в пустоту сцены.

Повисает напряжённая тишина, а блондинка в красном платье не торопится вынести поднос. Очевидно, что нарочно тянет, «разогревая» аппетит. Внезапно, поднос выносит не блондинка. По залу проносится тихое «ах», будто зрители разом втянули воздух. Вперёд выходит молодой мужчина, облачённый в расшитый серебром тёмно-синий камзол. При виде его Эдан подсаживается ближе, даже немного теснит меня, и, нахмурившись, серьёзно говорит:

— Нам оказали честь. Это ни кто иной, как младший господни Дигор

Хочется спросить, в чём подвох, но я сдерживаюсь — и у стен есть уши. Глупо думать, что за нами не наблюдают. Отчасти я и сама способна угадать причину — Аукционному дому интересно, чтобы я стала постоянным поставщиком уникальных диковинок. Извините, ребята, нет.

Распорядителя сменяет…

— Старший господин Дигор? — уточняю я.

— Да, Тали, это владелец Аукциона.

Описание браслета я пропускаю мимо ушей, всё равно ёмкость накопителя ни о чём мне не говорит, а именно за накопитель будут сражаться лучшие кошельки столицы.

— Начальная стоимость — миллион золотых дублонов, — небрежно завершает речь старший господин Дигор

Учитывая, что «самый крутой» старт среди остальных сегодняшних лотов всего двести тысяч дублонов…

В зале становится тихо-тихо.

Минуту, длящуюся вечность, мне кажется, что браслет останется невостребованным.

Барон высоко поднимает руку.

— Первая ставка миллион сто.

Слова владельца не успевают отзвучать, как в зале происходит что-то странное. К потолку выстреливает сразу несколько рук. Чья ставка должна быть принята? Теряюсь я, но не владелец. Господин лениво повышает и повышает цену, и очень быстро миллион превращается в два.

Барон не выдерживает, поднимается и громко объявляет:

— Три миллиона.

— Пфф! — Эдан откровенно кривится. — Он думает, что может сэкономить таким жалким трюком?

— М-м-м, а в чём трюк?