Лёгкие и юркие машины противника, пусть повреждённые, но не потерявшие способности огрызаться, пятились к лесу и, одновременно, пробовали вести организованны арьергардный бой по всем канонам танкового искусства. Искусство для понимания было не велико. Башню развернуть назад на сто восемьдесят. Полный ход к лесу, с одновременным перезаряжанием орудия. Потом мгновенная остановка. Желательно — на каком-то промежуточном, минимальном возвышении. Выстрел из стационарного положения. И снова — полный вперёд, драпать к лесу. Вот вся наука.

Но проблема состояла не в этом. Не во вражеском арьергарде.

Наиболее горячие бойцы Второго вымпела уже начали преследование. В том же стиле. Полный ход на форсаже. Остановка. Выстрел. Снова полный ход.

Таким образом, танки Малярийкина как бы уже втягивались в новый бой, плавно произраставший ногами из старого. Атака неизвестных позиций противника в лесу — как бы уже началась. Без ведома Малярийкина, без приказа, без плана. Впрочем, приказ то был — добить арьергард в фермерском хозяйстве.

Не теряя ни секунды, Малярийкин распорядился в микрофон общей связи преследование прекратить. Но не всем. Средние танки второго Вымпела развернулись обратно, в сторону захваченного фермерского двора, но вот двум самым лёгким Хантерам Маляр велел продолжить преследование. Чтобы прощупать почву.

Как выяснилось почти сразу же, и как предполагал Малярийкин, смотреть — было на что. Через несколько минут отступающий враг скрылся в лесу. Хантеры спешили за ним. Но стоило им едва подбежать к опушке метров на сто пятьдесят, как движение Хантеров было остановлено буквально шквальным огнём. Мини атака захлебнулась, не начавшись. Первому Хантеру первым же залпом «снесли голову», то есть вырвали башню и подожгли. Во вторую машину вонзилось сразу несколько снарядов буквально за две-три секунды. Искорёженный корпус, превращённый почти мгновенно в бесформенную груду металла, вспыхнул яркой звёздочкой взрыва (детонировал боезапас) и остался стоять обожженным угольком, чадя развороченными отверстиями от жестоких попаданий. Вопросом, что стало с пилотом — как и во многих случаях до этого, — Малярийкин старался не задаваться. Ответ был не приятный, от него к горлышку подползала тошнота. Особенно радовал Малярийкина тот факт, что это именно он, Петя Батькович Малярийкин минутой ранее обрёк двух человек на верную смерть. С другой стороны, отдав приказ остальным бойцам Второго вымпела прекратить атаку, он спас жизни ещё десятку живых людей. В том, что засевшие на опушке ребята из противоположной команды раскатали бы в чернозём весь Второй вымпел сомневаться не приходилось. Огонь был страшный. Не менее чем из десятка стволов.

Любая атака, даже полновесная атака в линию всей команды Малярийкина была бы отражена. На то и оборона, чтобы десятком укреплённых, зарытых в землю и замаскированных стволов, держать сотню.

Здесь, впрочем, Малярийкин начинал сомневался. Его мозг и взгляд зафиксировали при уничтожении героев-Хантеров около десяти почти одновременных орудийных залпов. Но это вовсе не означало, что в лесу спрятан всего десяток стволов.

Было ясно, что противник занял для обороны выгодные позиции на господствующих высотах, закрытых кустарником и деревьями, на расстоянии примерно метров ста от опушки. При этом в кустах были сделаны редкие, невидимые отсюда просеки. Через которые вражеские танкисты могли осуществлять наводку и вести огонь, оставаясь абсолютно безнаказанными. Именно о таком тактическом раскладе говорил тот факт, что при расстреле Хантеров никто из малярийкиновской команды не заметил вспышек выстрелов. Это значило, что коробочки противника спрятаны достаточно глубоко в лесу. Но стреляли они при этом прицельно! Это значило, что имели возможность вести наводку. Технически организовать подобную позицию было не сложно и не долго. Танк заходил в лес по широкой боковой дуге на примерно выбранную по карте точку (обычно, опять-таки, на некоторое небольшое промежуточное возвышение в глубине леса). Оттуда два танкиста с маленькими ручными электропилами расчищали просеку, срезая только тонкие кусты и ветки выше высоты орудийного зева. Редкая просека в сто метров длиной, когда одним движением срезаешь только тонкие стволы, отнимает у двух человек примерно пятнадцать минут. Просеки для каждого засадного танка-стрелка обычно делались две — для двух рубежей, через которые должна была пройти атакующая волна вражеских танков. И делалась сбоку (или под углом) от вектора атаки. В лесу занять боковую (или угловую) позицию относительно вектора атаки было не сложно. После этого оставалось только ждать. Используя прицельную оптику, танкист мог долбить наступающего врага часами. При этом — оставаясь не заметным. Так как его не выдавала даже вспышка выстрела. Определить его местонахождение по просеке также не представлялось возможным, так как просеки как таковой в реальности просто не существовало. Танкисты-дровосеки не вырубали стволы деревьев под корень, не оставляли пней, не делали в лесу дорог и тропинок. Они срезали тонкие ветки. На определённой высоте и не более того. И выборочно — редкие тонкие стволы, оказавшиеся «на линии». Обнаружить такую оптическую «просеку» было не сложно по свежим срезанным веткам. Но для этого надо было побродить по лесу пешком.

Мысль бросить в лес пару спешенных танкистов Малярийкин сразу отбросил. Во-первых, это не поощрялось правилами. Точнее — прямо запрещалось, но никто и никогда за этим в играх не следил. Да и случаи, когда спешенный безоружный танкист мог помочь в танковом бою бронированной машине, были единичными. Просто действовать надо было по-другому. Прежде всего — определиться с силами засады противника. Сколько их там? Все, или только часть? Разбросаны только на опушке (опушка леса от левой границы локации до правой границы локации, учитывая угол, с которым лесной массив их касался, была километров пятнадцать, не менее). Или по лесу в глубину, до асфальтированной площадки? (То есть километров двадцать).

На эти вопросы ответов у Малярийкина и его командиров не было. Только анализ.

Можно было предположить, что несчастные Хантеры были обстреляны только частью огневых средств. Не раскрывать полностью систему огня и уничтожить малые силы атакующего противника своими малыми силами — было логично для противоборствующей команды.

Можно было так же предположить, что противник ощетиниться всеми средствами лишь с началом мощной атаки, в которую Малярийкин, по вражеской задумке, бросит основные силы своей команды.

Но можно было предположить и совершенно обратное — что в лесу засел единственный отряд противника (например, как в случае с засадой над «петлёй» шоссе несколькими часами ранее). А основная оборонительная позиция находиться ещё дальше.

Но это было маловероятно. Прежде всего, потому, то у врага почти не осталось пространства, чтобы отступать. Да и позиция на опушке была прекрасной. Ничем не лучше и не хуже, чем какая-то гипотетическая новая линия в лесной чаще. Да и времени на подготовку обороны на опушке у вражеской команды хватало. Малярийкин преследовал авангардные отряды врага вовсе не «на плечах».

Пока единственный факт, доступный Малярийкину, заключался в одном. Выслушав наблюдения своих более опытных командиров взводов и вымпелов, которые также наблюдали за преследованием вражеского арьергарда от фермерского двора, Малярийкин записал на листочке не хитрые логические соображения и посчитал, что на опушке леса при уничтожении Хантеров проявили себя: