— Восемь.

Скилла опять подстегнул коня и описал очередной круг. Очевидно, его сбило с толку моё умение уклоняться, и он не знал, как меня обойти. Вчера он точно так же растерялся от моих боксёрских приёмов. Заметив упавшую на землю стрелу, он нагнулся, чтобы её поднять, но его остановил подбежавший гунн.

— Ты взял всего один колчан! — закричал он.

Толпа в порыве азарта подобрала оставшиеся стрелы.

— Всего один колчан! Стреляй в цель, или будь проклят, Скилла!

Я ощутил, как презрение, которое они испытывали по отношению ко мне, уступило место если не уважению, то некоей симпатии.

— Эх ты, мазила! — крикнул кто-то Скилле. — Да ты и своей матери в зад попасть не сможешь!

Карлик Зерко слез с плеч жены и начал расхаживать перед гуннами, восторженно восклицая:

— Римлянин — человек-невидимка! А гунн — слепец!

Скилла нахмурился, пустил лошадь галопом и чуть не сбил карлика с ног, но Зерко успел отбежать и скрылся в толпе. Правда, перед этим он гикнул и ловко перекувырнулся.

Гунн выпустил новую стрелу, а потом ещё одну. И опять сделал это как-то невнимательно, дав мне возможность увернуться.

— Десять.

Однако когда я уклонился от десятой стрелы, Скилла резко изменил тактику. Подхлестнув коня, он направил его в мою сторону, наклонился и не упускал меня из виду, пока Дрилка приближался, выворачивая копытами комья земли. Теперь Скилла хотел выстрелить в меня с двух шагов и навсегда разделаться с противником, пронзив его грудь.

У меня не хватило времени закрыться щитом или как-нибудь увернуться. Когда он подъехал ко мне вплотную, я перестал опираться на воткнутое в землю копьё и, приподняв его, бросился с ним наперевес к прицеливавшемуся гунну. Копьё обрушилось на Скиллу, он дёрнул поводья, лошадь отпрянула, и я промахнулся. Его стрела тоже пролетела мимо цели, устремившись ввысь. Гунны откликнулись на наши неудачи взволнованными возгласами и грубыми насмешками. Скилла снова описал полный круг, а я подбежал к упавшему копью.

Мы повторили «обмен ударами», результат остался тем же. Ни он, ни я не пролили ещё ни капли крови.

— Двенадцать, — сосчитал я и перевёл дыхание. Пот заливал мне глаза.

Эдеко вышел из толпы на арену и взял Дрилку под уздцы.

— Ты, кажется, намерен охладить его пыл ветром от твоих стрел? — упрекнул он Скиллу. — Это не игра, ты рискуешь жизнью и репутацией. Подумай-ка головой, мальчик.

Скилла вырвал поводья.

— Я принесу тебе его голову, дядя.

Он опять поспешил мне навстречу, но остановился слишком далеко, и я не смог бы метнуть в него тяжёлое копьё. Скилла повторил свой старый приём, выпустив в меня одну за другой три стрелы. Мне больше некуда было от них скрыться, и две стрелы с силой ударились о щит. А одна попала в кольчугу, но не пробила её. Броня спасла моё сердце. Однако другая стрела всё-таки ранила левую руку, державшую ремни щита, угодив мне в предплечье. Я едва не лишился защиты, а от боли и потрясения мог бы утратить бдительность в этот роковой момент. Очередная стрела со свистом пролетела в воздухе. Скилла направил её прямо мне в глаз, но в последнее мгновение я пригнулся, и её остриё со звоном прошило шлем, повредив мне голову. Я зашатался.

— Шестнадцать.

Я заморгал, в ушах у меня гудело. А со щита стекали струйки крови.

Шум толпы быстро перерос в нестройный шёпот. Скилла, без сомнения, попал в мишень, и речь уже не шла о промахе, но мой римский щит и снаряжение оказались прочнее, чем они ожидали. Что же это было за колдовство? Несмотря на насмешки над проигравшими противниками, гунны с уважением относились к умелой обороне или к добротной броне.

Конь Скиллы галопом скакал по полю, а толпа то громко ободряла нас, то столь же громко выкрикивала что-нибудь обидное для обоих. Скилла проехал ещё один круг, и было видно, что он немного растерялся.

У него осталось лишь четыре стрелы. Как закончить этот гнетущий поединок?

Гунн в который раз с хриплым возгласом пустил Дрилку в мою сторону и, когда я поднял копьё, внезапно круто развернулся влево. Я размахнулся, метнул копьё и отскочил назад, не сумев занять надёжную позицию. Скилла выпустил стрелу, когда я только собирался повернуться. Меня охватила паника, стрела с шипением задела моё ухо, а конь, встав на дыбы, сбил меня с ног. Копыта застучали по щиту, и он треснул. Дрилка лягнул меня в бок и бросил на землю. Мне показалось, что в мире не стало воздуха и я вот-вот задохнусь. От боли я не мог сориентироваться, и у меня захрустело ребро. Жеребец победно гарцевал вокруг поверженного врага, а потом отъехал и смущённо заржал, когда Скилла повернул его голову и потянул за собой. Рёв толпы напоминал океанский прибой и заряжал нас силой своих эмоций.

Я должен был нанести ответный удар, но как?

Скилла подскакал ко мне, когда я полз по траве за копьём. Схватив его, я изогнулся и спрятался за щитом, как за скалой. Удастся ли мне укрыться и к чему приведут все отчаянные попытки? Скилла направил стрелу вниз и опять — с убийственно близкого расстояния. Удар пробил щит, точно лист бумаги. А вот конь ловко увернулся от копья. Я избежал смертельного ранения в грудь, но стрела рассекла мне плечо и с такой силой пропорола его насквозь, что я едва не лишился чувств и упал на землю. Теперь я был совершенно беспомощен. Скилла снова прицелился. Дрилка приблизился ко мне. Гунн просто не мог промахнуться. Эта стрела поставит точку в поединке. От боли я был даже неспособен привстать, но поглядел с земли на толпу. Илана покинула своё место у возвышения, на котором восседал Аттила, и направилась к арене, прикрыв рукой рот.

Нет, она не достанется Скилле. Я этого не допущу.

Неловко приподнявшись, я ударил копьём в брюхо жеребца. Дрилка взвыл и встал на дыбы, из-за чего стрела Скиллы полетела под углом и только стукнулась о мой щит. Конь отпрянул назад, копьё торчало у него из брюха, и по нему стекали струи крови и мочи.

Гунны неистово орали, но в такой сумятице никто не сумел бы разобрать, над кем они смеялись, а кого подбадривали. Ясно было лишь одно: они не надеялись увидеть столь блестящую схватку.

Я до того ослабел, что с трудом удерживал щит. Мне казалось, будто лошадь раздавила меня своей тяжестью, и арена расплылась у меня перед глазами, превратившись в смутно различимое пятно. Раны наконец дали о себе знать. Но всё равно нужно было встать! Скилла стремительно отъехал назад, и копьё выпало у Дрилки из брюха, сломавшись пополам от мощного рывка. Я увидел, как на землю полились потоки крови.

Стрела словно пригвоздила меня к земле, и к тому же я боялся сдвинуться хоть на пядь из-за ноющей боли. И всё-таки я должен был это сделать! Собрав всю волю и мужество, я выпрямился и с криком сел, лишь сейчас осознав, что древко стрелы раздробило мне плечевую кость и прошло глубоко под кожу. Боль сделалась ещё сильнее — до дурноты. Я воспользовался здоровой правой рукой и отодвинул щит от раны. От этого толчка сломалось древко второй стрелы — в предплечье, и его разлетевшиеся куски задели ремни щита. Они оборвались, я дёрнулся, и щит соскользнул, точно пустое окровавленное блюдо. Кольчуга заалела от ярких капель крови, плечо вздулось от проникающего ранения, как река в половодье, а голова болела от стрелы, угодившей в шлем. Но я всё-таки встал на колени, а затем на ноги и сам удивился, что смог заставить своё тело повиноваться.