Вот наконец родные степи... Пройдя их, казаки будут дома, но что принесут они домой? Труп любимого гетманова сына, бесчисленные известия о погибших и убитых, и ни тени славных побед, о которых мечталось при выступлении. В глубокой скорби никли казацкие головы, дрожали казацкие усы, трепетали мощные казацкие груди и невольно сам собою замедлялся шаг, невольно хотелось, чтобы степь тянулась без конца, чтобы отдалилась еще на несколько дней тяжелая минута.

Но что это? Вдали раздался топот множества коней. Осторожные казаки отошли в овраг и выслали разведчиков. Через несколько минут разведчики во весь опор прискакали назад, издали крича:

– Сам гетман идет с войском!

Казаки вышли на дорогу и двинулись навстречу гетману.

Увидев печальную процессию, Богдан сошел с коня и пошел ей навстречу.

– Кого вы везете? – спросил он передних казаков.

Но роковые слова остановились у них в горле, и они молча стояли перед ним.

Зачуяв недоброе, гетман быстрыми шагами приблизился к телеге с гробом. Он никого и ничего не видел, сердце его подсказывало что-то ужасное, чего еще он сам себе не смел назвать.

– Открыть крышку! – приказал он.

Дюжина сильных рук потянулась к гробу.

Крышка быстро приподнялась.

– Тимош! – вскрикнул Богдан. – Сынку коханый!

Голос его замер, он припал к дорогим останкам и почувствовал себя в эту минуту хилым, беспомощным стариком. Ему казалось, что над ним пронеслись десятки лет, что в одну минуту он пережил целое полстолетие.

Долго лежал Богдан на гробу, безмолвно стояло кругом казацкое войско с обнаженными головами, не смея нарушить неутешную скорбь несчастного отца.

Наконец гетман поднялся.

– Боже! Благодарю тебя, что Тимош умер как казак и не достался в руки врагов! Спасибо вам, товарищи, – обратился он к казакам. – Спасибо за то, что воевали с моим богатырем! А вас, братове, благодарю вдвое, что пошли на выручку моего бедного сынка! Ничего ему теперь больше не нужно, только несколько аршин земли. Сгубили его ляхи, пойдем же и отомстим им, отомстим вдвое, и за Украину, и за Тимоша!

– Батько, и мы с тобою! – крикнули казаки, шедшие из Сочавы. – Что нам ворочаться домой и слушать бабий вой и причитанье по убитым. Довольно мы высидели в Сочавской крепости, пора теперь потешиться на ратном поле.

– По мне, как хотите, – согласился гетман, – только киньте жребий, кому везти тело Тимоша. Как отвезете в Чигирин, поставьте его в церковь и не хороните, пока я сам не вернусь.

Кинули жребий. Те, кому выпало на долю везти останки Тимоша, отвесили низкий поклон товарищам и приготовились тронуться в путь. Богдан едва оторвался от гроба, он рыдал, как ребенок, и не давал закрывать крышку.

– Пора, батько! – решился сказать Федоренко. – Уж поздно до заката нам надо дойти до стоянки.

– Правда твоя, друже! – отвечал Богдан, поднимая голову. – Ничем теперь не помочь, со смертью спорить не будешь.

Он махнул рукой и пошел от гроба, а процессия двинулась дальше.

Унылый колокольный звон, громкая пушечная и ружейная пальба возвестили жителям Чигирина, что приближаются бренные останки храброго молодого витязя.

Бедная Локсандра! Сколько слез выплакала она в долгие темные ночи, в бесконечно тянувшиеся дни и недели, ожидая этих дорогих останков. Далеко за город вышла она встречать вместе с остальными членами семьи Богдана печальную процессию, приближавшуюся к городу. Впереди шло духовенство в полном облачении с образами и хоругвями, за ним шла семья Богдана, казаки со своими полковниками и народ.

Показался наконец и гроб.

Локсандра думала, что сердце ее разорвется от горя, когда подняли гроб с телеги и открыли крышку. Тимош лежал теперь совсем чужой, не тот Тимош, которого она проводила в поход, который был ей близок и дорог. Он лежал так спокойно, невозмутимо, а она не знала, куда ей деться от безысходного страдания. Ноги ее подкашивались, голова кружилась, она должна была опереться на плечо гетманши.

Гроб внесли в собор, поставили на высокий катафалк, и в то же мгновение раздался ружейный залп и пушечный грохот.

Все рыдали, прощаясь с молодым богатырем, всех поразила его преждевременная смерть.

Два с лишком месяца стояли останки Тимоша в Чигирине в соборе, и только к Рождеству перевезли их в Суботово, в храм, сооруженный Богданом, где и похоронили 27 декабря 1653 года.