позволишь себе расслабиться и просто попробовать представить его в роли твоего мужчины, то скорее всего будешь. Ты же рядом с ним такие чувства испытываешь, какие никогда за свою жизнь не испытывала! Зачем все давишь на корню? Вы друг друга сделаете счастливыми!

— Это тебе прогнозы так говорят? — усмехаюсь, скрещивая руки на груди. — Или глупые карты таро?

Подруга поджимает губы.

— Знаю, ты считаешь меня сумасшедшей. Знаю. Но знаешь, куда лучше верить во все это, чем вообще ни во что. Ни в себя, ни в лучшую жизнь. Ты не веришь, что можешь быть достойной большего, чем отношения с унылым мужиком средних лет, живущим с мамой! О да! Для тебя это подарок небес! Дура!

— Ага. Дура.

Этот разговор бессмысленный, и я его не хочу продолжать. Вместо этого, зарычав про себя ухожу в комнату и ложусь на свою раскладушку, с мазохизмом прокручивая в голове детали нашей прошлой встречи, уткнувшись в подушку.

Тебя хочу. Рядом с собой. Ты нужна мне.

В серых глазах угроза, обещание, просьба. Обвинение. Все смешалось в единую бушующую тучу, готовой разорваться шквалом сырого дождя. Под который так хочется попасть.

Глотать долгожданные капли разорванной тучи, захлебываться неистовой силой. Такой, которая прибивает к земле и не дает пошевелиться. Смиряет. Подавляет.

Отдаться власти грозной стихии.

Ведь потому что без этого ты вся сплошная засуха и чертова раскаленная пустыня. А гребаный мальчишка, в которого я безнадежно влюбилась, исцеляющий ливень.

Ночами я тихо сглатываю слезы, прижимаю кулаки к губам. Ну разве не дура? Светка права.

Подруга крутится на диване рядом, спит неспокойно. Но молчит, не говорит мне больше ни слова.

А утром я опять с задыхающимся сердцем вглядываюсь в мутное окно.

В один из таких дней я его там не обнаружила. Пустеющая лавка, пустеющий двор с грязной кашей вместо снега — уже теплело, — вот и все, что осталось после него.

Кажется, это действительно конец. Все, как я и хотела. Радуйся, вздыхай свободно. Беги вприпрыжку мыть посуду и делать вид что жизнь прекрасна. Егонетуонушел. Тампустооо…

Эта пустота олицетворяла все, что осталось у меня в душе. Словно со своим уходом Ярослав забрал все, что там до этого было. Собрал в чемоданчик и вынес.

Вот только эту холодную пустошь ощущать куда больнее, чем обиду и ненависть.

И это побуждает на дерзкий шаг. Вселяет в меня чужеродную лихорадочность, адреналином разгоняет по венам кипучую лаву.

Обычные джинсы, серая толстовка с капюшоном, прикрывающая лицо — моя маскировка. Ищу информацию везде, и нахожу у сестры в соцсетях. Именно ее упрямая настойчивость и откровенное сталкерство заставляют сцепить зубы и грохнуть кулаком по столу.

Он не будет твоим.

Может, и моим не будет. Я не знаю. Черт… Я так запуталась.

Смеялась над ней, а сама собираюсь делать то же самое, только тайно. Преследовать. Кошмарный кошмар. Такое дно.

Но я лишь одним глазком… Больше никаких сомнений.

С холодной решимостью читаю ее пост о предстоящей игре в баскетбол городской команды и делаю это.

Еду тихой тенью посмотреть на его игру. Убеждаю себя, что это ничего не значит. Я просто хочу удостовериться. Что он мне безразличен, что все это неправда. Ведь не может быть правдой, да?

Чем ближе нужная станция, тем сильнее меня пробивает дрожь. Пустота впервые начинает заполняться эмоциями.

Глава 32

Ярослав

— Не копошитесь там, быстро переодевайтесь и на разминку, — дает указания сварливый тренер.

Нестройный отклик согласия вяло прокатился по команде, топавшей в раздевалку.

— Соберитесь, парни, — внушает Орловский. — Мы должны их разгромить. Новосибы сильные, забыли?

— Ага, они в прошлом году победили, — скривился Стас, вспоминая наш позорный проигрыш.

Вообще-то это моя работа — поддерживать командный дух и подпинывать всех, но в последнее время я совсем притих, окружающий мир оглушил меня и превратил в окончательного инвалида. Бесконечная вереница мыслей словно глумится над растрепавшимся сознанием, но ничего связного и цельного в голове не выстраивается.

Херня полная. Ты, Яр, в глубокой заднице.

Там, у подъезда. Мне было трудно рядом с ней просто дышать. Но, как оказалось, это все чушь собачья. Потому что без нее и вовсе нечем. Хоть падай и, хватаясь за горло и задыхаясь, елозь по грязному снегу, пытаясь выжить без воздуха. И так каждый гребаный день. Ничего не мог с этим поделать. Ни-че-го. Анна вгрызлась в мое нутро, впорхнула в каждую пору на теле. Она внутри меня, в крови. Надави сильнее — все равно не вытечет.

Откуда

ты

во мне?

Тук. Тук. Тук. Стучит в голове, пульсирует раздражение, превращающееся в тупую головную боль. Та, от которой на стенку готов полезть. Но ничего сделать не можешь.

Я влюбился. Хмыкаю вслух, игнорируя вопросительные взгляды ребят. Да плевать, я давно сошел с ума.

Нелепо. Я же лично смеялся над Орловским и той пигалицей, на которую тот указал пальцем, попросив за ней приглядывать. Думал, мой друг прикалывается, и все это для него является забавой. Бродил за Лерой по рядам супермаркета, фоткал издали и отправлял Сашке. Что он там делал с этими фотками? Дрочил на Леру с банкой кукурузы? Какая дичь. Я смеялся и делал.

А теперь.

Я по уши в таком же дерьме, и даже хуже. Потому что эта гордая зараза послала меня на хер. Не ответила на мои чувства, растоптала их прямо на месте, не мешкая, вбивая их робкую новорожденность глубоко под землю. Растирая по асфальту, оставив валяться рядом с вонючими окурками. Прелестно. Добро пожаловать в реальность, Корсаков. И раньше, когда тебе было плевать на всех и вся, и ты просто имел женщин когда хотел, получая голое удовлетворение, было намного лучше. Было легче. Понятнее.

А сейчас что?

Звенящий вакуум в голове рассасывается, отдаленно слышу звуки. Да. Я все еще раздевался.

Но до сих пор был одет. Видимо я делал это мысленно.

Несильный тычок в плечо заставляет распахнуть глаза.

— Ты где, бл*дь? — хмурится Марк. На меня опять смотрит несколько пар глаз.

— В натуре, зае*ал, дружище. Ты нам игру так сольешь. Соберись! — Стас хлопает по щеке, словно приводя в чувство.

Раньше я бы ответил что-то ехидное в ответ, но сейчас во мне свирепеет слепое раздражение. Меня все бесит. И эта душная донельзя раздевалка, не умещающая размеры моей злости и гигантский клубок монотонных мыслей. И дурацкая красно-белая форма, которую уже все натянули. Один я, как придурок, стоял отрешенно у лавки. На плече по-прежнему висит сумка, в руках куртка.

— Проблемы с твоей телкой? —