30 июля, в воскресенье, царь прибыл в Архангельск «в 8 часу дня» (около одиннадцати часов утра по-нашему). Здесь также встречали его с колокольным звоном, ружейной и пушечной пальбой. Царский карбас остановился ниже города, у Моисеева острова, где был построен для приезда Петра дворец.

1 августа в крестный ход на Иордань, устроенную на реке против архиерейского дома, государь не выходил, как объясняет летопись, по случаю сильного дождя. На водосвятии присутствовали двинский воевода А. А. Матвеев, дьяк и стольники. «Стрельцам, городовому полку, стойка и стрельба из мелкого оружья были».

В намерение Петра входило посетить Соловецкий монастырь, и в монастыре знали об этом и готовились к встрече. Архимандрит монастыря Фирс отпиской на имя преосвященного Афанасия Холмогорского, полученной последним еще 24 июля, запрашивал его указаний относительно встречи, и преосвященный в ответной грамоте от 26 июля давал такие указания: при появлении царского корабля в виду монастыря учинить благовест в большой колокол; при приближении царя к обители звонить во весь большой звон; на пристани встретить царя архимандриту с Освященным собором в праздничном священном одеянии с иконами и крестами; соответствующим образом принять государя и в церкви; через князя Б. А. Голицына испросить относительно встречи указаний самого государя. Архиерей обещал уведомить братию о воле государя, если что об ней узнают, и сообщал, что будет сам сопровождать царя в монастырь; такое желание Петра было выражено ему еще в Москве: «да и к нам его, государев, благоволительный глагол был, еже шествовать с ним нам к вам в Соловецкой монастырь; а впредь как его благоволение о нас будет, о том к вам возвестим же»[233]. Для морского путешествия Петра была приготовлена 12-пушечная яхта «Святой Петр», неизвестно, в России ли выстроенная или приобретенная у иностранцев.

Но 2 августа архиепископу, приготовившемуся сопровождать царя, было объявлено, что государь его от участия в морском путешествии освобождает. Петр увлекся другой мыслью. Несколько английских и голландских судов, нагрузившись товарами в Архангельске, собирались плыть в обратный путь под конвоем военного корабля. Петру захотелось непременно их провожать в море, чтобы посмотреть на плавание настоящих кораблей, и поездка на богомолье в Соловецкий монастырь была отложена. Чтобы окончательно удостовериться в перемене намерений государя, архиепископ Афанасий в тот же день, 2 августа, посылал на Моисеев остров к боярину князю Б. А. Голицыну своего брата Дмитрия Любимова с соборным ключарем и с дьяком. Князь Б. А. Голицын подтвердил сообщенное архиепископу. 3 августа, в четверг, архиепископ ездил в своем шняке прощаться с государем, которого застал уже на яхте «Святой Петр». Архиепископа сопровождали брат его Дмитрий Любимов, дьяк Карп Андреев, ключарь, протодиакон и два иподиакона. Преосвященный благословил государя в путь и поднес ему хлеб и рыбу. Царь принял его весьма милостиво, как говорит летопись: «…тамо будучи, архиерей великого государя великие милости сподобился», сопровождающих его лиц Петр жаловал «к руке». «По сих архиерей с великим государем вселюбезне простился и с боляры, и великий государь милостиво преосвященного с премногою любовию отпустил к городу Архангельскому до своего государского пришествия». Не обошлось без столь любимого Петром пушечного салюта: «На отпуске архиерея с яхты стрелять государь указал из пушек»[234].

Иностранные корабли снялись с якоря 4 августа, и Петр на своей яхте отплыл с ними; но так как ветер был слишком слабый, то за день корабли добрались только до Березового устья Двины, там должны были простоять весь день 5 августа и только 6-го двинулись в дальнейший путь. «4 числа в пяток, — повествует летопись, — великий государь после кушанья 1 часа дне (в пятом часу утра) изволил на яхте своей с людьми своими и с немецкими корабли путешествовать на двинское устье Березовское… К 5 числу в ноче великий государь пришол на устье и становился на якоре и стоял сего же августа до 6 числа. Сего ж дня в 3 часе (в седьмом часу утра) великий государь на яхте своей с корабли из двинского устья изволил путешествовать на море, ветром шелоником (беломорское название южного ветра)». Петр, наконец, увидел море, к которому так сильно стремился. Первая же встреча произвела неизгладимое впечатление; свободная стихия стала любимой навсегда. Царь провожал иностранные корабли в Северное море на расстояние около 300 верст и распростился с ними у Трех островов, находящихся у Терского берега за устьем реки Поноя. 10 августа он вернулся из этого плавания в Архангельск. «И тако, — рассказывает он сам впоследствии в упомянутой уже своей автобиографической записке в предисловии к Морскому регламенту, — в 1693 году был у Города, и от Города ходили на море до Поноя с английскими и голландскими купеческими кораблями и одним голландским конвоем, которым командовал капитан Голголсен; а мы были на своей яхте, именуемой св. Петра»[235].

Между тем пришло письмо от матери, страшно беспокоившейся за судьбу сына. «Свету моему, радости моей, — писала царица, — паче живота моего возлюбленному, драгому моему. Здравствуй, радость моя, царь Петр Алексеевич, на множество лет! А мы, радость наша, живы. О том, свет мой, радость моя, сокрушаюсь, что тебя, света моего, не вижу. Писала я к тебе, к надежде своей[236], как мне тебя, радость свою, ожидать, и ты, свет мой, опечалил меня, что о том не отписал. Прошу у тебя, света своего, помилуй родшую тя, как тебе, радость моя, возможно, приезжай к нам, не мешкав. Ей, свет мой, несносная мне печаль, что ты, радость, в дальном таком пути. Буди над тобою, свет мой, милость божия, и вручаю тебя, радость свою, общей нашей надежде Пресвятой Богородице. Она тебя, надежда наша, да сохранит. А от меня, свет мой, радость моя, благословение». Царица упрекает сына, что он не извещает ее о дне приезда; но Петром овладело уже новое желание — дождаться в Архангельске прибытия туда новых заграничных кораблей. «Государыне моей матушкѣ, — пишет он царице от 14 августа в ответ на приведенное выше письмо, — царице Наталье Кириловнѣ. Jзволила ты писать ко мне с Васильем Соймоновым, что я тебя, государыню, опечалил тем, чт[о] о приезде своем не отписал. I о том і ныне подлинно отписать не могу для того, что дожидаюсь караблей; а как ане будут, о том нихто не ведает, а ожидают вскоре, потому чт[о] болше трех недель отпущены із Амстеръдама; а как oнe будут, i я іскупя, что надабет, поеду тот час день i ночь.

Да о едином милости прошу: чего для ізволишъ печалитца обо