И повсюду в этой толпе люди играли на гитарах и пели. Со всех сторон до меня доносились хоры, певшие на всех мыслимых языках. Те, кто не владел гитарой, подыгрывали себе на причудливых инструментах, сооруженных из металлических баночек, деревяшек и ткани. Из рук в руки переходили всевозможные фенечки, сувениры, газеты, политические и общественные петиции, любые приспособления, потребные для секса и приема наркотиков. Не меньшим было и разнообразие общественных групп — кришнаиты, ветераны Вьетнама, ветераны против войны, пацифисты, воинствующие черные, сторонники легализации наркотиков и те, кто требовал запрета любых их видов. Здесь были христиане, евреи, мусульмане, индуисты, секты любых мастей, и все они делили друг с другом палатки и одеяла, все приехали сюда с одним желанием: насладиться музыкой и той картиной мира, которую она создает.

Подобраться к сцене ближе, чем на три сотни ярдов, было невозможно — дальше толпа становилась слишком плотной для продвижения вперед, — поэтому я просто обходил ее по периферии. И, совершая этот обход, оказался рядом с расписанным цветами автофургончиком. Дверцы его были раздвинуты, внутри фургончика, устланного разноцветными ковриками, горели фонарики. Из него неслись ароматы благовоний и звуки рок-н-ролла. Стройная девушка лет двадцати пяти, с длинными каштановыми волосами, большими глазами и ласковой улыбкой, неторопливо покачивалась внутри фургончика в ритме, ничуть не совпадавшим с ритмом музыки, которая изливалась из его стерео системы. На ковриках лежал ее спутник — молодой человек с длинными светлыми волосами, телом пловца и безучастной улыбкой на лице. Вся его одежда сводилась к шортам цвета хаки.

Эти двое вгляделись в меня, и молодой человек сказал:

— Залезай, друг, составь нам компанию.

Я сунул голову внутрь фургончика, и молодой человек протянул мне маленький клочок бумаги с нанесенной на него непонятной точкой:

— Положи эту штуку на язык, друг. Клевая отключка.

— А что это?

— Шут его знает, малыш. Но ты мне поверь, радости в этой точке столько, сколько тебе и не снилось. О да. Полный комплект мгновенного улета, так ее называют. И никакой боли.

Пока я вылизывал бумажку, девушка положила мне на шею ладони. Она и ее друг помогли мне забраться в фургончик и лечь на коврик, рядом с мужчиной. А следом и девушка прилегла по другую сторону от меня. Поначалу я ничего не почувствовал, даже того, как растворяется точка. Все мое внимание приковали к себе изумрудные глаза пловца. Потом я ощутил неодолимое желание вытянуться на полу фургончика в полный рост, расслабиться и забыть обо всех моих неурядицах и заботах — о мотеле, о родителях, о бесконечной борьбе за существование, о людях, которые меня ненавидели, и о тех, кто считал меня героем. «Пусть все уйдет» — сказал мне некий внутренний голос. И я словно растворился в музыке, в ощущениях, которые создавали шелковистые ладони девушки, блуждавшие по самым укромным уголкам моего тела.

— Еще пара минут, — сказала она, — и ты словишь настоящий кайф. Расслабься. Не думай ни о чем. Мы все время будем рядом с тобой.

Между тем и молодой человек уже начал поглаживать меня по ногам и вскоре ладони обоих оказались внутри моих брюк. И именно в этот миг я отключился. Весь следующий промежуток времени — сколько он длился: десять минут, десять часов или десять дней? — я провел в состоянии блаженства, не походившего ни на что из когда-либо мной испытанного, ни на что, о чем я когда-либо читал или мечтал. Самые разные образы, краски, настроения омывали меня шелковистым, медовым потоком. Эти образы обращались ко мне с прекраснейшими на свете словами. Я беседовал с прекрасными красками. Впрочем, я и по сей день не знаю, что говорили мне и те, и другие. Знаю только, что слова их были сладки, как любовь.

А между тем, в сознании моем вспыхивали сексуальные фантазии и каждая из них мгновенно осуществлялась. И пока они осуществлялись, тела и лица моих юных сообщников преображались — то был фильм о любовных наслаждениях, в котором я играл главную роль. Эти двое обращались то в прекрасных любовников, то в тени с едва различимыми поблескивающими глазами. В какие-то мгновения я входил в их тела. Не знаю, как, но я проникал в обоих — порою одновременно. А затем меня стремительно засасывала космическая черная дыра. Я сокращался в размерах и, безумно кружа, летел куда-то. Ощущения чуда и счастья сменялись леденящим ужасом, после которого я погружался в мир и покой. Краски завивались в спирали и пританцовывали. И мне казалось, что теперь не я лечу сквозь пространство, но пространство пролетает сквозь меня. И все это время меня ласкали двое нежных спутников, с которыми я странствовал по вселенной. Страх и ощущение чуда наполняли меня.

Думаю, этот трип продолжалось несколько часов. Но под конец его я вдруг обнаружил, что разговариваю с моими попутчиками. Они учили меня концентрироваться на моем дыхании и произносить некие заклинания, которые защитят меня, когда действие наркотика начнет ослабевать. А под конец, рассказали мне о невероятном сексуальном переживании, в котором слились и я, и они, мы трое. Они назвали это совместным сексуальным путешествием. И научили меня новым заклинаниям, которые, по их словам, смогут защищать и направлять меня в моей будущей жизни.

Большая часть того, что я помню о нашем сексуальном путешествии, сводится к прикосновениям и словам любви, которые расточали мне эти двое. До того дня секс был для меня подобием буйного помешательства. И этот род любодеяния — только такое название и удалось мне подыскать для того, что я пережил, — не походил ни на что, из когда-либо мной испытанного.

Таким стало первое мое знакомство с ЛСД.

Когда ощущение реальности начало понемногу возвращаться ко мне, я еще плавал в густом тумане, — впрочем, кто-то и как-то доставил меня обратно в «Эль-Монако» с его безумно вращавшимся калейдоскопом событий. Там папа и мама отвечали на телефонные звонки, отбивались от всегдашнего потока требований и жалоб. Мне каким-то образом удалось запрыгнуть на эту карусель — возможно, я перестлал несколько постелей, принял и зарегистрировал одного-двух постояльцев, однако ни единой подробности того дня я не помню. Ближе к вечеру я повалился на мою кровать и проспал до следующего утра.

В пятницу, в день открытия фестиваля, шел дождь, но и он не остановил тех, кто устремлялся к Вудстоку. Плотность потока машин, достигшая пика в понедельник, не уменьшалась. Как сказал тележурналист, магистраль 17Б обратилась в автостоянку. Люди, желавшие попасть на концерт, просто бросали машины и шли к ферме Ясгура на своих двоих, обратив большую часть 17Б в пешеходную панель.

Около дюжины верных своему слову членов городского совета Бетела и некоторое число их приспешников, вышли вместе со своими женами на дорогу, чтобы образовать живую баррикаду, которая преградила бы путь десяткам тысяч стремившихся попасть на фестиваль людей. Попытка во всех отношениях настолько же трогательная, насколько и бессмысленная.