– Алло? – сказал Брюс, а потом протянул телефон Лилит, одними губами проговоривая. – Это Кэм.

Лилит быстро нацарапала записку и протянула ее Брюсу.

– Прости, Кэм, – сказал Брюс. – Она говорит, что ты номером ошибся.

Лилит беззвучно приказала Брюсу быстро повесить трубку и застонала, когда он это сделал.

– Спасибо.

– Почему ты не хочешь говорить с Кэмом? – спросил Брюс. – Что случилось?

– Это долгая история, – ответила Лилит брату. – Расскажу тебе, когда повзрослеешь.

– Но мне он нравится, – сказал Брюс.

Лилит нахмурилась.

– Знаю. Просто больше не бери трубку.

Скорее всего, Кэм звонил больше семи раз, но семь – лимит ее матери. После этого она отключила телефон. И в последовавшей тишине сердце Лилит начало болеть. Она не хотела подпускать его так близко, чтобы он мог сделать ей больно, но вот она, раненая, пораженная и желающая, чтобы он все исправил.

Ей придется снова присматривать за собой, ничего ни от кого не ожидая, защищаясь от боли.

Теперь Жан убрал отвертку, потер подбородок и внимательно посмотрел на Лилит.

– Ты же не хочешь сказать, что веришь в эти слухи? Кэм хороший парень. Ты ведь это знаешь.

– Я не хочу об этом говорить. – Лилит села, прислонившись к стене между двумя гигантскими ксилофонами. Она достала свой блокнот и пролистала его.

– Что ты делаешь? – спросил Жан.

– Подправлю припев «Блюза кого-то другого», прежде чем мы начнем репетировать, – сказала Лилит.

– Стой, это означает, что мы не распадаемся? – Луис громко выдохнул с облегчением.

– Конечно, нет, – ответила Лилит, вставая и хватая свою гитару.

Лилит нужно было сохранить не только группу. Еще и дружбу с Жаном и Луисом. В отличие от Кэма, эти парни были простыми. Они не завладевали ее сердцем в опасном смысле. Но то, что они сделали – показали ей ее место, – было важно для Лилит, и она не собиралась сдаваться.

– Давайте это сделаем.

– Вот о чем я и говорю, – сказал Жан и подключил свой синтезатор к сети.

– Черт, да! – сказал Луис, готовя свои барабанные палочки.

– Два, три, четыре, – отсчитала Лилит и внутри нее зашевелилась новая уверенность, когда «Месть» начала играть.

* * *

– Вот ты где. – Миссис Ричардс перехватила Лилит, когда та уходила от шкафчика после школы. – Мне нужно, чтобы ты сделала мне одолжение.

Ее очки были испачканы, и она казалась вымотанной. Лилит знала, что учительница посвящала много времени выпускному, стараясь убедиться, что комитет принимает экологически правильные решения по поводу танцев.

– Конечно, – сказал Лилит. После того как она извинилась перед миссис Ричардс и вняла ее совету по поводу диеты Брюса, они стали лучше ладить.

– Хлоя Кинг сегодня отправилась домой из-за болезни, – сказала миссис Ричардс. – Мне нужно, чтобы кто-нибудь отнес ей домашнюю работу.

– Я не дружу с Хлоей, – сказала Лилит. – Я даже не знаю, где она живет. Разве не могут Джун, Тереза или кто-нибудь еще это сделать?

Миссис Ричардс тоскливо улыбнулась.

– Последняя встреча выпускного двора! Более того, я думала, ты начинаешь все с новой страницы. – Она вложила Лилит в руки стопку папок. Домашний адрес Хлои был написан на зеленом стикере сверху. – Ты действительно выручишь меня. Не хочется, чтобы умная ученица отставала.

Так что Лилит села на автобус для богатых детей, в основном пустой, потому что старшеклассники, живущие в районе Хлои, ездили на своих машинах.

Она смотрела на дорожные знаки, пока автобус вилял по богатому району, высаживая детей у больших новых домов, стоящих на огромных, ухоженных лужайках. Лилит увидела, как один из первокурсников вошел в дом со знаком «Продается» на газоне, – и задумалась, куда переезжает его семья.

Лилит представила, как они пакуют вещи, забираются в роскошную машину и несутся по шоссе, покидая Кроссроудс. Этой фантазии хватило, чтобы вызвать ее зависть. Мысль о побеге всегда жила в голове Лилит.

Вскоре они повернули на Мепл-лейн, и Лилит еще раз проверила адрес Хлои. Она встала, чтобы выйти из автобуса перед огромным белым особняком в тюдоровском стиле, окруженным рвом, полным карпов кои.

Конечно же, Хлоя жила именно в таком доме.

Когда Лилит позвонила в дверь, кто-то открыл ей, опустив электрический мост через ров с рыбками.

На другой стороне рва домработница распахнула дверь в блестящее мраморное фойе.

– Могу я вам помочь? – спросила она.

– Я пришла, чтобы отдать домашнее задание Хлои, – сказала Лилит, удивившись тому, как ее голос отскакивал от стен. В фойе была потрясающая акустика. Она передала папки домработнице, страстно желая вернуться в кампус, где у нее была назначена встреча с Жаном и Луисом.

– Это Лилит? – голос Хлои донесся откуда-то сверху. – Отправь ее наверх.

Прежде чем Лилит успела поспорить, домработница провела ее внутрь и закрыла дверь.

– Ботинки, – сказала домработница, указывая на армейские ботинки Лилит и белую мраморную подставку для обуви рядом с дверью.

Лилит вздохнула и развязала шнурки, а потом сбросила ботинки.

Дом пахнул лимоном. Вся мебель выглядела массивной, и все вокруг было разных оттенков белого. Огромный белый кабинетный рояль стоял на ковре из шерсти альпака в центре гостиной. Механизм проигрывал Баха.

Домработница провела Лилит наверх по белой мраморной лестнице. Оставив Лилит у белой двери комнаты Хлои и передав ей обратно папки, она вскинула бровь, словно говоря: «Удачи, она сегодня в “прекрасном” настроении».

Лилит тихо постучала в дверь.

– Заходите, – мягко ответил голос.

Лилит заглянула в комнату. Хлоя лежала на боку, отвернувшись от Лилит и глядя в окно с белыми занавесками. Ее спальня совсем не была похожа на то, что ожидала увидеть Лилит. Она выглядела точно так же, как гостиная: слишком большая кровать с четырьмя столбиками, белые кашемировые покрывала на постели и стулья у окна, с потолка свисает дорогая хрустальная люстра.

Спальня Хлои заставила Лилит с большей любовью подумать об ее собственной, с двойной кроватью и дешевым письменным столом, не сочетающимися лампами, которые мама раздобыла на гаражной распродаже. У Лилит было три постера «Четырех всадников», по одному из всех последних альбомов. Она использовала место над столом, чтобы крепить слова, для которых она хотела подобрать мелодию и фразы любимых музыкантов.

Единственной вещью на стене Хлои была платиновая табличка в белой рамке с надписью «Награждаются “Придуманные обиды” за будущие продажи. Счастливого Рождества. Люблю, папа».