– Кстати, у вас просто замечательный дом, – откровеннопризнался он, окинув одобрительным взглядом гостиную, в которой они сидели.Мэтту сразу понравились прекрасные предметы старины, которые хозяйка выбраладля комнаты. Может быть, чересчур строго на его вкус, решил он, и уж совсем непохоже на их с Салли двухэтажную квартиру в Нью-Йорке на знаменитой Парк-авеню.Отделкой ее занимался один из самых известных дизайнеров. И вот теперь Мэттгадал, кто поработал над обустройством этого дома – тоже декоратор или Офелиясама? Наконец, не выдержав, он все-таки спросил у нее.

– Знаете, Мэтт, мне очень лестно, что выспросили, – благодарно улыбнулась Офелия. – Сказать по правде, все,что вы видите в этой комнате, я покупала сама. И хотя на это ушло почти пятьлет, я ничуть не жалею. Мне вообще интересно заниматься такими вещами,продумывать каждую деталь обстановки. И получилось неплохо. Конечно, сейчас домслишком велик для нас с Пип. И однако, у меня не хватает духу его продать.Когда-то мы так любили его… было бы грустно расстаться с ним. Но в конце концоввсе равно придется что-то решать.

– Только не торопитесь. Я всегда жалел, что мы в такойспешке продали квартиру в Нью-Йорке. Но что толку цепляться за нее, после тогокак Салли, забрав детей, ушла от меня? А сколько там оставалось прекрасныхвещей! – с грустью в голосе добавил Мэтт.

– Вы их тоже продали? – полюбопытствовала Офелия.

– Нет. Сказал, что мне они не нужны, и Салли перевезлавсе в Окленд. Одному Богу известно, куда она их дела потом, учитывая, что онапочти сразу же переехала к Хэмишу. Знаете, я ведь тогда даже не догадывался,что Салли заранее все спланировала, иначе бы она ни за что не стала такторопиться. А я-то решил, что она всего лишь хочет немного пожить одна,успокоиться, спокойно подумать. Но она не теряла времени. Впрочем, в этом вся Салли.Если уж она что-то решила – все, конец! – «Именно поэтому из нее иполучился превосходный деловой партнер и неверная жена», – подумал Мэтт.Сам он предпочел бы, чтобы было наоборот. – Впрочем, теперь уже неважно. – Он пожал плечами и сразу как будто успокоился. – Людейизменить сложнее, чем поменять вещи. И потом – ну для чего мне вся эта роскошьв моей берлоге? Я ведь живу очень просто.

Офелия, вспомнив его коттедж на берегу, знала, что так оно иесть, и все равно ей вдруг стало грустно на душе. Он и в самом деле многоепотерял. Но несмотря на все, Мэтт, похоже, жил в ладу с самим собой. Такаяжизнь его вполне устраивала, и его крохотный домишко на берегу был уютным иудобным. Единственное, чего ему не хватало в жизни, – общения с живымилюдьми. Мэтт скучал, это видно с первого взгляда. Он был очень одинок. Нотеперь в его жизни появились Офелия и Пип, обе всегда рады видеть его, и онаочень надеялась, что отныне жизнь Мэтта хоть немного изменится.

Было уже около одиннадцати, когда Мэтт поднялся, сказав, чтоему пора. По ночам на побережье опускался туман, видимость становиласьотвратительной, и пройдет немало времени, прежде чем он доберется до дома.Перед уходом Мэтт еще раз поблагодарил Офелию за прекрасный вечер. Заглянув кПип, он убедился, что она крепко спит. На полу возле ее постели примостилсяМусс, а рядом стояли лохматые тапочки.

– Вы счастливица, – с теплой улыбкой проговорилМэтт, вслед за Офелией спускаясь по лестнице. – Пип – необыкновенныйребенок. Не знаю, за что мне привалило такое счастье, что в тот день онаподошла ко мне на берегу, но мне здорово повезло, честное слово!

Теперь он уже не представлял себе жизни без Пип. Эта крохастала для него истинным даром небес. А ее мать – еще одним подарком судьбы,которым ей почему-то заблагорассудилось его одарить.

– Нам с вами тоже очень повезло, Мэтт. Спасибо вам запрекрасный вечер.

Офелия расцеловала его в обе щеки, и Мэтт заулыбался. Емупришло на память, как он еще совсем зеленым студентом жил во Франции.

– Дайте мне знать, когда у нее игра. Обязательно приедупосмотреть. В любое время.

– Непременно. – Офелия рассмеялась. Оба они хорошознали, что Пип звонит Мэтту каждый день, но она не видела в этом ничегодурного. Естественно, малышке страшно не хватало отца, а знакомых мужчин, кромеМэтта, у них не было. Между ними установились отношения, которые устраиваливсех троих.

Проводив взглядом потрепанный пикап Мэтта, Офелия заперладверь и потушила везде свет. В этот вечер Пип отправилась в свою собственнуюпостель, хотя такое в последние дни случалось нечасто. Офелия долго еще лежалабез сна в своей слишком большой для нее одной постели, широко раскрытымиглазами вглядываясь в темноту, и думала о человеке, который так неожиданновошел в их жизнь. Сначала он был другом Пип, а вот теперь – и ее. Она ужепонемногу догадывалась, как им повезло, но потом ее мысли, как всегда,обратились к Теду. Воспоминания сохранились о нем и плохие, и хорошие. Этомучило ее до сих пор, не давая покоя. И все-таки, несмотря ни на что, Офелиябезумно скучала по нему. Ей казалось, так будет всегда.

Ее женская жизнь, похоже, закончилась, оборвавшись сосмертью мужа, да и роль заботливой матери тоже скорее всего продлится недолго.Чеда больше нет, пройдет несколько лет, и у Пип будет своя жизнь. Офелия дажепредставить себе не могла, что станется с ней тогда – ей невыносимо страшнодаже думать об этом. Конечно, у нее оставались друзья – Андреа и вот теперьМэтт, но когда Пип уедет в колледж, ее собственная жизнь станет пустой ибессмысленной. При такой мысли сердце Офелии сжалось от страха, а тоска по мужустала еще мучительнее. Ей оставалось только одно – снова и снова мысленнообращаться к прошлому, перебирать в душе воспоминания о том, чего уже невернешь, потому что будущее казалось ей беспросветным. В такие минуты, каксейчас, она начинала догадываться, что испытывал Чед. Только мысль о долгеперед дочерью привязывала Офелию к жизни, не позволяя совершить какую-нибудьнепоправимую глупость. Но порой среди ночи желание уйти из жизни вновьвозвращалось к ней. И хотя Офелия понимала, что она бы предательски поступилапо отношению к Пип, смерть в такие минуты казалась ей избавлением.

Прошло всего дня три с того вечера, который они провели сМэттом, когда случилось то, чего со страхом так долго ждала Офелия. Послечетырех месяцев, когда она постоянно ощущала сочувствие и поддержку, групповыезанятия подошли к концу. О конце занятий было принято говорить как о «выпуске»,после которого считалось, что пациенты снова возвращаются к нормальной жизни,поэтому последнее занятие носило характер «выпускного вечера». Но несмотря напраздничную атмосферу, мысль о том, что они уже больше не будут чувствоватьподдержку друг друга, вызвала слезы на глазах у многих.

Они обнимались на прощание, обменивались телефонами,обсуждали планы на будущее. Мистер Фейгенбаум гордо объявил, что нашел наконецсебе семидесятивосьмилетнюю подружку, с которой он познакомился, когда бралуроки бриджа, и нисколько не скрывал, что без ума от нее. Кое-кто из остальных тожеобзавелись приятелями, другие собирались отправиться попутешествовать; одна изженщин объявила, что намерена продать дом, поскольку не в силах в немоставаться, другая решила переехать к сестре, а мужчина, который почему-тосразу же не понравился Офелии, помирился с дочерью после смерти его жены исемейных распрей, длившихся почти тридцать лет. Но большинству из них ещепредстоял долгий путь, прежде чем жизнь их наладится.