Габриель слегка улыбнулся, и Джулия едва не заплакала, представив его грустным маленьким мальчиком, чьим единственным счастьем было несколько субботних утренних часов, когда он мог смотреть мультфильмы.

— Я сам себе готовил завтрак. Либо какие-нибудь хлопья, либо тосты с арахисовым маслом. — Он тряхнул головой. — Часто у нас в доме не было молока. Тогда я заливал хлопья апельсиновым соком.

— И как это было на вкус?

— Ужасно. Это был даже не настоящий сок, а какой-то апельсиновый напиток. — Габриель рассеянно гладил ей волосы. — Уверен, психоаналитик наговорил бы кучу слов о связи между моим детством и моим пристрастием к изящным вещам.

Джулия порывисто обняла его за шею, и часть воды выплеснулась из ванны на пол.

— Дорогая, в чем дело?

— Ни в чем, — ответила она, утыкаясь ему в плечо. — Я так сильно тебя люблю, что иногда мне становится больно.

Габриель нежно ее обнял.

— Мне это знакомо. Такое же состояние я испытал двадцать с лишним лет назад. Грейс была мне больше чем мать. Я очень жалею, что не был рядом с нею, когда она умирала. Я даже упустил возможность проститься с ней.

— Габриель, она это знала. Знала, как сильно ты ее любишь.

— Наверное, твое детство было еще печальнее моего.

Джулия шмыгнула носом, но ничего не сказала.

— Если жестокость делает людей уродливыми, у твоей матери, наверное, был весьма отталкивающий вид. Моя родная мать была нерадивой и равнодушной, но никогда не обращалась со мной жестоко. — Габриель помолчал, думая, стоит ли поднимать тему, которую они оба тщательно избегали с самого начала их путешествия. — Когда я познакомился с Кристой Петерсон, она показалась мне уродливой. Я в долгу перед тобой за то, что уберегла меня от секса с нею. Хотя склонен думать, что, даже будучи сильно пьяным, я бы не позарился на нее.

Джулия прислонилась к стенке ванны, играя с прядкой своих волос.

— Поговори со мной, — попросил Габриель, приподнимая ей подбородок и тем самым заставляя смотреть ему в глаза.

— Мне неприятно вспоминать, как я видела вас вместе.

— Тогда вспоминай, как милосердно ты спасла меня от нее.

— Она пытается сломать тебе карьеру.

— Правда все равно раскроется. Ты сама говорила, что Пол слышал о ее планах насчет меня. Надеюсь, ее провалят на защите и мы забудем о ее существовании.

— Я не хочу, чтобы ее провалили, — тихо возразила Джулия. — Тогда я окажусь такой же уродиной, как она, радуясь ее несчастью.

Лицо Габриеля сделалось сердитым.

— Она постоянно говорила гадости в твой адрес. Жаль, что ты ни разу не поставила ее на место.

— Я уже достаточно большая, чтобы обзываться, даже если кто-то этого заслуживает. Мы не в яслях.

Габриель слегка щелкнул ее по носу.

— И где ты набралась такой мудрости? Смотря передачи из серии «Улица Сезам»?

— Одно из преимуществ католического воспитания, — пробормотала Джулия. — А может, немного позаимствовала у Лилиан Хеллман.

— Как это понимать?

— У Лилиан Хеллман есть пьеса «Лисички». Там одна девушка говорит своей матери, что некоторые люди пожирают землю, словно саранча, а другие просто стоят и смотрят. Девушка обещает матери, что она больше не будет пассивно стоять и смотреть. Вместо того чтобы стоять и наблюдать за уродливыми поступками Кристы, нам нужно выступить против нее с более действенным оружием, таким как милосердие.

— Люди недооценивают тебя, Джулианна. Тем не менее мне больно видеть, когда ты не получаешь от них того уважения, которое заслуживаешь.

— В мире всегда будут такие, как Криста, — пожала плечами Джулия. — А иногда мы сами уподобляемся ей.

— По-моему, я ошибся насчет твоей специализации, — сказал Габриель, упираясь подбородком в ее плечо.

— Это как?

— Тебе нужно специализироваться не по Данте, а по Франциску Ассизскому.

— Сомневаюсь, что францисканцы одобрили бы мои плотские отношения вне брака, да еще на пляже и в ванне, — засмеялась Джулия.

— Это обещание? — шепотом спросил Габриель.

Джулия покачала головой и погладила ему сначала одну, потом вторую бровь.

— Мне нравится думать о тебе как о маленьком мальчике, милом и любопытным.

— Уж не знаю, насколько милым я был, но вот любопытным был точно. Особенно по части девчонок, — фыркнул Габриель, наклонился и поцеловал ее.

— Видишь? — улыбнулась Джулия. — Мальчишка, умеющий целоваться, как ты, не может быть совсем плохим. Святой Франциск одобрил бы наши отношения.

— Мне неприятно тебя огорчать, но твой любимый Франциск не всегда бывал прав. Сейчас я тебе процитирую отрывок из «Ада», где он спорит с демоном из-за души Гвидо да Монтефельтро. Тебе знакомо это место?

Джулия покачала головой, и Габриель по-итальянски процитировал ей:

Francesco venne poi, com'io fu' morto,

per me; ma un d'i neri cherubini

li disse: 'Non portar: non mi fartorto.

Venir se ne dee giii tra'miei meschini

perche diede 'l consiglio frodolente,

dal quale in qua stato li sono a' crini;

ch'assolver non si puo chi non si pente,

ne pentere e volere insieme puossi

per la contradizion che nol consente'.[13]

— Как видишь, Джулия, даже святой Франциск порою ошибался в людях. Он считал, что душа Гвидо должна обитать в Раю.

— Да, но Франциску было свойственно думать о человеке только хорошее. Он решил, что Гвидо искренне раскаялся, и был готов сражаться за его душу, — возразила Джулия. — Пусть даже он и ошибся.

— Быстро же святой Франциск сдался.

— Ты так думаешь?

Габриель пристально посмотрел на нее:

— Если бы я отправился за твоей душой, все черные херувимы Ада не смогли бы помешать мне пробиться к тебе. — (Джулию пробрала дрожь.) — Я сделал бы все, что угодно, только бы тебя спасти. — Габриель не шутил. Его лицо тоже было серьезным. — Даже если бы ради спасения тебя мне пришлось провести в Аду целую вечность.