Я было выдрала парочку из них, но потом бросила это занятие, дав себе зарок при первой же возможности перекраситься в блондинку. Как сказал бы кардинал Ришелье, окажись он на моем месте, «мудрость — это всего лишь своевременно принятое решение».

Снаружи щебетали птицы, и черный кот, гулявший возле дома, косился на них с типично кошачьим, обманчиво-равнодушным видом. День был чудо как хорош, но я не имела права расслабляться. Я нацепила темные очки, которые позаимствовала у Моник, засунула пистолет поглубже за пояс, покрепче стиснула ручку чемодана и зашагала по улице, размышляя о том, что же мне делать дальше.

Можно отправиться в посольство, но одна мысль об этом нагоняет на меня неодолимую тоску. Мне могут поверить, но могут и не поверить. Будут задавать дурацкие вопросы и всем своим видом показывать, что я втянула их в чертовски неприятное дело, имеющее как-никак международный резонанс. Знаю я эту породу сытых людишек с деревянными рожами, больше всего на свете желающих, чтобы их никто не беспокоил.

Можно отправиться в полицию. Там меня встретят с распростертыми объятьями.

«— В каких отношениях вы были с покойным Денисом Воробьевым?

–Что именно вам сказал покойный блондин Дитрих, прежде чем умер?

–Знали ли вы покойных угонщиков машин Дидье и компанию, и если да, то с какой стороны?

–Что вы можете сообщить о покойной Моник и ее друзьях?

–Что вы знаете о Веронике Ферреро… гм, ну эта-то пока жива?»

Кроме того, если я обращусь в полицию, мне, само собой, придется расстаться с двадцатью миллионами. Не говоря уже о том, что я как-никак совершила убийство, а убийство — уголовно наказуемая вещь. То есть лично я считаю, что была в своем праве, потому что этот человек хотел отправить к праотцам меня, но с точки зрения закона ничего не меняется — я убийца. Даже если меня не посадят в тюрьму, то вполне могут выслать из страны. Нет, лучше пока не спешить с обращением в полицию.

Я встряхиваюсь. У меня есть целая куча денег, знатная пушка и замечательный ангел-хранитель, которого по справедливости следовало бы назвать первым. Вот уже три причины, чтобы радоваться. Блондин Дитрих мог облить меня бензином и поджечь, как факел, но я все еще жива. Он же мог несколько позже пристрелить меня, но я все еще жива. Неизвестный снайпер мог покончить с моим бренным существованием, друг Вероники, покойный Филипп, мог продать меня — увы, не покойному — другу Максу, а я жива и чихаю на них на всех. Правда, Вероника Ферреро и сам Макс еще не присоединились к большинству, но это только вопрос времени. «Каждый угодит в ту могилу, которую он сам себе роет», — как обычно пишут в детективных романах.

Вот бы только понять, что именно обозначает тот самый план, который я нашла. Сдается мне, что сбежавший террорист готовит какую-то акцию, и я бы дорого дала, чтобы ее предотвратить.

Но этим я займусь потом, а пока мне нужно наведаться в магазин.

Потому что, признаюсь честно, магазины всегда действовали на меня умиротворяюще. В принципе, я не шопоголик, но как только в моей жизни приключалась какая-нибудь пакость, я бежала искать от нее спасения в ближайший торговый центр.

Может быть, тут отчасти виноваты и детские комплексы, потому что я росла в годы ломки государственного строя и жуткой нищеты. Одно время, в девяностые годы, в магазинах выстраивались очереди за хлебом. Было нечего одеть и нечего купить. Помните, как на прилавках в какой-то момент остались только спички, хмели-сунели и гигантские трехлитровые банки с березовым соком, а потом исчезли и они? То время, время расплаты за чужие иллюзии, давно ушло, но осадок от него остался нехороший.

Дойдя до какого-то памятника, я села на скамейку, на другом конце которой дремал заросший щетиной немолодой клошар. Решено: я иду в самый большой парижский магазин, но если я начну вытаскивать при продавцах деньги из чемодана, они могут не так меня понять. Значит, мне нужно сначала купить кошелек, обзавестись париком, чтобы ничто в моем облике не наводило на мысль о Веронике из Испании, и уже потом заняться шопингом.

Я огляделась и, убедившись, что никто не обращает на меня никакого внимания, открыла чемодан и достала оттуда несколько купюр. Подняв голову, я увидела, что мой сосед клошар, приоткрыв глаза, в полном ошеломлении наблюдает за мной.

Попалась! Сейчас он поднимет крик, позовет полицию, или… или… Да мало ли что он может сделать!

–О, — пробормотал бродяга, закрывая глаза, — какой прекрасный сон!

Я подхватила свой драгоценный чемодан и на цыпочках, чтобы производить как можно меньше шума, побежала прочь.

В ближайшем магазинчике кожгалантереи я купила самый дорогой кошелек, самую дорогую наплечную сумку, чтобы спрятать в нее этот кошелек, и широкий кожаный браслет на запястье, чтобы скрыть татуировку, после чего отправилась искать, где можно было бы купить парик. В промежутке между приобретением кошелька и каштанового парика до плеч я успела купить несколько бананов (на тот случай, если вдруг захочется есть), сувениры с парижской символикой, изготовленные, само собой, в Китае, карту Парижа и справочник для туристов. Также я купила удобный саквояж на колесиках, в который упрятала мой денежный чемодан, и направилась к метро.

–Un carnet, s’il vous plait![16]

На мне каштановый парик, у меня пистолет и целое состояние, и я никого не боюсь, слышите — никого! И, проехав пять или шесть остановок с пересадкой, я наконец выхожу у главного парижского универмага, храма шопоголиков, рая для любителей сэкономить в дни скидок. Сейчас, впрочем, обычное время, поэтому народу в магазине много, но не так, как могло бы быть.

…Ах, какое здание! А какой купол! А оформление ярусов! Вторая империя? Гарнье? Впрочем, какая разница, Гарнье был архитектором или не Гарнье, пять этажей чистого счастья, или шесть? Допустим, этаж с товарами для мужчин в счет не идет, а подземные этажи? И все это я могу обойти и купить все, что мне заблагорассудится, слышите, все!

В огромном, сверкающем позолотой храме шопоголиков я катаюсь на эскалаторах с этажа на этаж, разглядывая батальоны флаконов на парфюмерных прилавках, помады в золоченых тюбиках, туфли, сумки, платья, платки. Присутствие такого огромного количества вещей странным образом успокаивает и завораживает меня. Но, как я уже говорила, я не шопоголик. Покупка должна не только приносить радость от приобретения, она должна иметь смысл. Поэтому я начинаю с того, что покупаю себе пудру, румяна, тени, тушь (и цветную тоже), а также помаду. Женщина с пистолетом и двадцатью миллионами на глазах превращается в просто женщину… с девятнадцатью миллионами. Но а-а-ах, какой оттенок!

–И фиолетовую помаду тоже, мадемуазель.

–Вы уверены?

–Да, конечно!

Использовала бы я дома этот сочно-лиловый оттенок? Впрочем, какая разница! Сегодня в некотором роде день избавления от хлопот, и я решаю себя побаловать. Одна помада или четыре…