Анна покорно не взяла с собой Бирона. Но захватила его жену и младенца. Верховники не препятствовали: знали, что она его истинная мать. И теперь младенец вовсю трудился во славу Самодержавия – Анне постоянно доставляли послания от Остермана, спрятанные в его пеленках…

С самого начала Анна – в центре заговора. Действия против Верховного Тайного Совета координировал член Совета Андрей Остерман…

Князь Черкасский быстро почувствовал, куда дует ветер. Еще вчера писавший вместе с Татищевым проект об ограничении Самодержавия, он теперь непрерывно сносился с Остерманом. Они договорились: Черкасский должен обратиться к Анне с петицией, минуя Верховников. Подчеркнув тем самым ее самодержавную власть. Содержание петиции Остермана не интересовало, главное – показать, что дворянству не важно мнение Верховного Совета.

Остерман знал: все эти дворянские дискуссии и петиции ничего не стоят. Ибо во дворце в решающий момент должна появиться она – дитя Петра, удалая гвардия!

25 февраля состоялся финал заговора. Члены Верховного Тайного Совета торжественно появились в аванзале дворца, конечно же, без Остермана. Главный дирижер будущего представления лежал в очередной болезни.

Торжественно вошла в залу Анна в сопровождении своей старшей сестры, герцогини Макленбургской. Ее сопровождал почетный караул гвардии под командованием Семена Салтыкова. Этот Семен Салтыков был родственником Анны по матери…

Но начало представления не задалось. Во дворце в аванзале Анну ждала делегация дворян во главе с князем Черкасским. Остерман предупредил ее, что князь подаст петицию против Верховников.

Князь подал петицию за подписью 87 дворян. Анну благодарили за подписание Кондиций, но обращали ее внимание на то, что некоторые пункты очень беспокоят большую часть дворянства. И предлагали составить комиссию, которая обсудит желательную форму правления и представит Императрице на утверждение.

Предложение совсем не понравилось Анне. Она ждала иного. Но стоявшая рядом сестра (та самая скандальная герцогиня Екатерина) все поняла и яростно зашептала: «Подписывай, не думай!» И Анна написала: «Учинить по сему» – дав тем самым согласие на обсуждение новых проектов. Только в этот момент Анна поняла до конца: подписав решение о создании комиссии по новым проектам, она отменила проект старый – Кондиций более не существовало!

После чего дворяне отправились обсуждать новые проекты в отдельную залу. Анна, как и было задумано Остерманом, пригласила Верховников в другую залу – отобедать вместе с нею.

Главное поле сражения – аванзала – осталось без тех и других. Но Анна знала: сейчас на сцену должна выступить главная сила Империи.

Уже вскоре находившаяся в зале охрана – гвардейцы Салтыкова – и подошедшие к ним товарищи подняли такой шум, что Анна «вынуждена была прервать обед». Она вышла к ним. Гвардейцы грозно кричали, что не позволят никому предписывать условия их Государыне. «Ты Самодержица!» – выкрикивали они, потрясая ружьями. И далее все пошло, как было задумано. Анна грозно потребовала порядка. Гвардейцы смиренно пали к ее ногам, продолжая выкрикивать: «Мы служили верно самодержавным Государям и не потерпим бунта против прежнего порядка! Прикажи, и мы принесем тебе головы бунтовщиков!»

Она приказала им повиноваться своему начальнику – подполковнику гвардии Семену Салтыкову. В ответ под крики «Виват!» гвардейцы провозгласили ее Самодержицей, продолжая грозить смертью ослушникам-крамольникам. Эти угрозы и крики хорошо были слышны в другой зале, где дворянство обсуждало проекты. Крики гвардейцев: «Смерть крамольникам! Да здравствует Самодержица-Царица!» – тотчас помогли дворянам принять верное решение.

Князь Черкасский и группы дворян, еще утром мечтавшие обсудить формы правления, под аккомпанемент гвардейских криков с энтузиазмом превратились во «всепокорнейших, всенижайших рабов Государыни».

Между тем, вернувшись к столу и закончив обед с Верховниками, Анна попросила членов Верховного Тайного Совета выйти к дворянству. Сама же осталась ждать общего решения.

В 3 часа пополудни несчастных Верховников ждал финал представления, задуманного Остерманом. Они застали в зале князя Трубецкого с челобитной в руках. Ее прочитал князь Антиох Кантемир. Это было общее обращение всего собравшегося дворянства к Императрице: «…Всепокорно просим всемилостивейше принять самодержавство таково, каково ваши славные и достохвальные предки имели… а присланные к Вашему Императорскому Величеству от Верховного Совета и подписанные Вашего Величества рукою пункты уничтожить… Вашего Императорского Величества всенижайшие рабы». И 160 рабских подписей.

Этот результат обсуждений был торжественно передан членам Верховного Тайного Совета.

Двери, охраняемые гвардейцами Салтыкова, делали залу очень похожей на западню. Членам Верховного Тайного Совета также пришлось все понять правильно. Под непрерывные крики гвардейцев, продолжавших славить самодержавную Императрицу и грозить ее врагам, первым сдался опытный царедворец, член Совета, канцлер Головкин. За ним последовал остальной Совет. Дмитрий Михайлович Голицын и Василий Лукич Долгорукий сказали: «Да будет воля Провидения».

И Верховники вместе с торжествующей толпой отправились сообщить Государыне общий ответ.

Она умело сыграла эпилог – сказала то ли грозно, то ли насмешливо: «Так значит, Василий Лукич, ты меня обманул? И не было общего мнения?»

Члены Совета стояли молча, опустив головы. Она потребовала принести ей Кондиции, подписанные в Митаве, и, как писал современник, при всем народе «изволила, приняв, изодрать». Было объявлено, что никаких Кондиций никогда не существовало. Более того, впредь за одно упоминание о них рвали язык и ссылали в Сибирь…

Так появился в нашей истории еще один документ, которого не было. И закончился тест, предложенный России Историей. Результаты теста показали, что решительных изменений в менталитет дворянской верхушки время Петра Великого не внесло. Они по-прежнему мыслили себя «всепокорнейшими, всенижайшими рабами» своих Государей.

«Русские очень стремятся к свободе и много о ней говорят. Но не умеют ни добыть ее, ни ею пользоваться», – писал саксонский посланник.

«Трапеза была уготована, но гости оказались недостойны», – сказал печально Дмитрий Михайлович Голицын, обращаясь к членам доживавшего последние часы Верховного Тайного Совета. И добавил: «Не жду добра от завтрашнего дня…»

Но «жертвы мысли безрассудной» – мысли о вольности в России – не представляли, какую цену им придется заплатить. Хотя их предупредило само небо. В эту ночь Верховники могли наблюдать явление, небывалое в Москве. Северное сияние залило небо ночного города. Правда, вместо обычных серебристых отблесков кроваво-красные световые столбы полыхали на небе и до рассвета грозили древней столице.