Но это – впереди. Пока членам Совета нужно было самим подписать Кондиции. Все торопливо подписали, кроме… конечно же, Остермана. Он тотчас вспомнил, что, как иностранец, не смеет вмешиваться в такое сугубо отечественное дело – избрание на царство русского Царя»… Долгожданная воля, которой столетия ждали боярство и дворянская верхушка, становилась явью – они переставали быть рабами Самодержцев.

Но Кондиции были только началом. Дмитрий Михайлович Голицын уже продумал новую Конституцию Империи и вскоре собирался представить ее Верховному Тайному Совету. По этой Конституции правил Правительственный Совет. Императрица должна быть членом Совета и иметь в нем три голоса. При Совете – Сенат, судебная власть, и две низшие палаты – Шляхетская (дворянская) в двести человек и Палата городских представителей… Русь становилась конституционной монархией и вслед за Англией и Швецией выходила в авангард Европы.

На следующий день Верховники пригласили в Кремль знать и высшее служилое дворянство. Вся верхушка Империи – сенаторы, церковные иерархи, руководство Коллегий, генералитет (фельдмаршалы, адмиралы генералы и обер-офицеры) – собралась во дворце. Собрать их было легко: все они приехали в Москву на бракосочетание Императора, а оказались на его похоронах…

И все они единодушно забыли о завещании Екатерины Первой, по которому в случае смерти бездетного Петра Второго корона Империи передавалась дочерям Великого Петра или его малолетнему внуку. Все они с радостью передали трон «природной Царице» Анне Иоанновне.

Но Верховники не поставили высокое собрание в известность о Кондициях. Ни Сенат, ни Синод, ни гвардия ничего не знали об условиях, которые члены Совета решили направить Анне. Впоследствии писалось, что это было сделано Верховным Советом из вельможной гордости, презрения к худородным, из глупой самонадеянности. На самом деле все было иначе. Князь Дмитрий Михайлович Голицын не верил в свободолюбие большинства в Сенате и Синоде… Столетия татарского ига и беспощадного Самодержавия московских Царей и великого Петра сделали самодержавную власть сущностью российской жизни. И князь знал: дворянской массе легче представить страну без народа, чем без самодержавного Царя.

Кстати, то же писал о русском дворянстве один из активных врагов Кондиций, астраханский губернатор Артемий Волынский: «Мы не доросли до свободы, поэтому никаких кондиций нам не нужно, а нужен самодержец-царь. Если же дать волю народу, то нечестолюбивый, нетрудолюбивый наш народ станет попросту спать в своем доме. И весь воинский порядок мы, конечно, потеряем». Так что отец Кондиций Голицын и враг Кондиций Волынский думали о дворянстве одинаково. И Голицын придумал: в Митаве они заявят, что Кондиции – результат всеобщего решения, а в Москве преподнесут их как решение самой Анны. Для этого достаточно будет получить на них ее подпись. И потом поставить Сенат и Синод перед свершившимся фактом.

За подписью Анны в столицу Курляндии Митаву (нынче Елгаву) отправились Василий Лукич Долгорукий, знавший Анну с давних времен, Михаил Голицын, двоюродный брат фельдмаршала, и безликий генерал Леонтьев, представитель генералитета. Они должны были передать Кондиции от имени… всего общества!

На улицах Москвы читали манифест: «…Общим желанием и согласием всего Российского народа на Российский Императорский Престол избрана по крови Царского колена Тетка Его Императорского Величества, Государыня Царевна Анна Иоанновна, Дщерь Великаго Государя Царя Иоанна Алексеевича…»

Так народу сообщили о его «общем желании и согласии».

В это холодное время года Остерман привычно заболел. Умнейший интриган совершенно не сомневался в том, что затея коллег обречена. Во-первых, сами Верховники, как издревле повелось среди наших бояр, ненавидели друг друга. Единство их было временным и очень хрупким. Во-вторых, как и князь Голицын, и Артемий Волынский, он отлично знал: общество, то бишь дворянство, не представляет Русь без Самодержавия. Недаром «европейцу» Петру не приходило в голову дать свободу хотя бы верхушке аристократии. Наоборот, петровская табель о рангах уравняла в правах боярство и дворянство, превратив их в общую послушную армию привилегированных холопов на службе у хозяина земли Русской – у Самодержца.

Наконец, Верховники забыли о главном – о «парламенте с ружьями», о нашей славной гвардии, которая так удачно сажала на престол Царей. Они не сумели привлечь гвардейцев на свою сторону. И действительно, зачем гвардейцам свобода? «Свобода в армии – это конец дисциплины», – так писал Волынский. Так считал и генералитет. Впрочем, имелось старое и испытанное средство, которое подчас сильнее всех идей, – деньги. Его использовал Меншиков, готовя гвардию к поддержке Екатерины. Но Верховники, эти небожители, захотели достичь свободы бесплатно. Честнейший Голицын брезговал подкупом. Долгорукие пребывали в отечественном романтизме – то ли верили, что все их боятся, то ли попросту пожадничали.

Но был еще один пункт в Кондициях, опаснейший в этом новом Царстве, которое создавалось в России – в Царстве женщин.

Согласно этому пункту Анна не должна была везти с собой курляндцев и «особливо невнятную личность Ернеста Бирона». Ей надлежало навсегда оставить его в Митаве. Члены Верховного Тайного Совета, люди немолодые, не поняли, что они написали. Плохо знали Анну, совсем не изучили свою протеже.

Несколько лет не мог родить детей отец Анны, рахитичный, болезненный, слабоумный Царь Иван. Как писал в XIX веке наш генеалог князь Долгорукий, Анну и ее сестер придворные считали дочерьми Василия Юшкова – здоровенного малого, которого Софья назначила в постельничьи к жене Ивана Царице Прасковье. После этого у Прасковьи и начали появляться дети…

Думаю, эта версия неправдива. Анна – явное порождение Романовых. Она слишком похожа на тетку Царевну Софью – и внешностью, и характером: то же некрасивое лицо, те же тщеславие и беспощадная жестокость. Но при этом – те же неистовство и верность в любви.

После смерти ее отца Ивана мать Анны с тремя малолетними дочерьми жила в Измайлове – древней вотчине Романовых. Там они росли – старшая Катерина, средняя Анна и младшая Прасковья.

Шло время. Пала их родная тетка Царица Софья, за окном гремели Петровские реформы. Маленький ботик, на котором молоденький Петр плавал у них на глазах по Измайловским прудам, превращался в русский флот, строились города и крепости, велись жестокие войны… Но в Измайловской царской усадьбе время остановилось. Там обитал обязательный придворный штат уходящей Московии – мамок, нянек, шутов и приживалок.

Есть идиллическое описание этого остановившегося времени: трое маленьких ангелочков, окруженных цветником придворных девушек в нарядных старинных русских платьях и в кокошниках… Они водят хороводы на фоне прудов и рощиц старого парка… И гусляры и шуты воскрешают древние забавы московских царей.