– Светой, – напомнила я, как звали девушку Бывшего бабушкиного ученика.

– Да, с этой Светой. То Кузя заболел. Это ненормально! Какой-то закон подлости! Я согласился на твое пребывание в деревне, рассчитывая на то, что тут нам никто не помешает! Ха! Как бы не так! – саркастически усмехнулся он.

Мы ехали уже полтора часа, как мой законный муж воскликнул:

– Вот! Вот этот поворот! Сейчас мы тут срежем добрых шестьдесят километров! – и лихо свернул на проселочную дорогу.

Полчаса машину трясло с кочки на кочку по хвойному лесу, затем мы выехали на поле, автомобиль подпрыгнул, подозрительно заревел и... испустил дух.

– Черт! Мы застряли! Увязли! Теперь надо толкать! – паниковал Влас.

Я вышла в полной готовности толкать машину и увидела, что застряли мы капитально. Колеса наполовину увязли в какой-то странной земле – смеси болотной жижи с песком. Обычное толкание не помогло, и тогда Влас сказал, что нам не обойтись без веток – их нужно натаскать как можно больше из леса, который остался позади (в километре от нас), и подложить под колеса. Только тогда есть шанс выбраться отсюда.

За еловыми ветками мы бегали три раза, но это пока не срабатывало. На улице совсем стемнело. Мы побежали в четвертый раз и, принеся еще две огромные охапки, подложили их под колеса. Влас сел за руль, я, обессилевшая от пробежек в лес и бессонной ночи, легла на бампер, изо всех сил пытаясь сдвинуть машину с места. Вдруг это мое желание стало настолько острым (когда я представила, что если мы сейчас не сдвинемся, меня ждет еще одна пробежка за еловыми ветками, от которых у меня нестерпимо зудели руки), что я собрала все свое мужество и толкнула железную колымагу. Колымага взревела, затряслась из стороны в сторону и выехала наконец из странного свойства жижи.

– Хорошо, что хорошо кончается, – весело заметил Влас, – скоро минуем мост через реку, а там рукой подать.

– Замечательно, – я не могла не поддержать его радости.

– По-моему, впереди что-то похожее на мост. Тебе не кажется? – спросил он, вглядываясь в беспросветную даль. Впереди действительно что-то чернело.

Проселочная дорога осталась позади – мы ехали по отремонтированному участку, Влас разогнался, машина плавно поднялась на мост... Еще несколько секунд и мы летели бы с недоделанного моста, как с трамплина в холодную ноябрьскую воду.

Влас ошарашенно смотрел на меня, а я на те полтора метра моста впереди, что отделяли нас от зияющей бездны.

– В карте не указано, что тут проходят ремонтные работы, – растерянно проговорил Влас.

– Наверное, поэтому нам не встретилось по дороге ни одной машины, – вслух подумала я.

– Безобразие! – воскликнул он и дал задний ход, а я вспомнила похожую историю, которая произошла с Мисс Бесконечностью во время войны, в эвакуации.

Дело было зимой. Бабушка ехала на телеге совершенно одна, с продовольствием для умственно отсталых детей и горстки коллег, которых вместе с детьми и с молодым специалистом Верой Петровной Сорокиной отправили в эвакуацию.

Едет она, довольная собой, в тулупчик кутается, песни поет (благо никто не слышит, кроме девственной природы и кобылы впереди) и знай лошадь кнутиком погоняет. Вдруг лошадь как заржет, как на дыбы встанет, а молодой специалист, вместо того, чтобы выйти, посмотреть, что это животное взбесилось так, кнутиком продолжает погонять, в тулупчик кутаться и песни орать на все лежащее вокруг белое безмолвие, да еще и подпрыгивать в тележке. Наконец встала она посмотреть, в чем же дело, ведь уже сумерки начали сгущаться. Подошла, глянула, да чуть было с ума не сошла – оказалось, они висели на высоченной скале, над глубочайшей бездной. До сих пор Мисс Бесконечность поражается, стоит только ей вспомнить о том случае, насколько ей попалась умная лошадь и насколько бестолковой оказалась она.

– Власик, я тебя очень прошу, не вляпайся снова в ту ужасную яму! У меня нет никаких сил бегать за еловыми ветками в лес и вытаскивать машину во второй раз.

Влас заверил меня, что в яме мы больше не окажемся. Надо отдать ему должное – он сдержал слово, но, объезжая болото с непонятного свойства жижей, поцарапал о еловые ветки и сучья весь правый бок автомобиля.

В конце концов, «срезав добрых шестьдесят километров», полдвенадцатого ночи мы въехали в деревню Хрячкино, где прожил (если верить данному Оглоблей адресу) от рождения и проработал все свои сознательные годы искусственным осеменителем коров возлюбленный Мисс Бесконечности – Панкрат Захарович (фамилии его я, к великому своему стыду, до сих пор не знаю).

Как следует, конечно, Хрячкино мне рассмотреть не удалось, однако даже в темноте я заметила, что деревня разительно отличалась от Буреломов. Во-первых, она была больше нашей раза в три, во-вторых, дома были разбросаны по холму, пригорку, уходя к чернеющему лесу, а в-третьих, в Хрячкино раздавался лай собак, мычание коров; даже какой-то неподвластный режиму петух кукарекал не в пять утра, а ближе к полуночи.

Мы решили не искать дом № 37, где вместе с Панкратом Захаровичем в данный момент обитала Мисс Бесконечность, а постучать в первый попавшийся дом и спросить, как лучше пройти к зоотехнику, которого в деревне, наверняка, знает каждый.

И тут в голову мою закралась одна неприятная мысль: «А что, если старушка сбежала не к нему, а к кому-нибудь еще? Решила поехать к родственникам и заблудилась по дороге? Шестой день бомжует! Что, если мы зря сюда притащились?»

– Чево-н-то вам надо-сь в такую поздель? – ворота открыла высокая дородная женщина в платке. Влас любезно спросил ее, где проживает зоотехник Панкрат Захарович, на что хрячкинка довольно грубо ответила: – Пошто вам этот бык-то племенной сдалсси?! А-й! В его-то годы старуху из Москвы привезть! Мало чо ли тут своих баб! 37-й дом. Вон по той улице прямо и направо. Он и будет стоять – дом 37, – сказала она и поспешила закрыть ворота.

«Значит, Мисс Бесконечность тут! Значит, не зря мы сюда ехали!» – обрадовалась я, и мы пошли разыскивать в темноте дом зоотехника, оставив поцарапанную машину у въезда в Хрячкино.

В доме № 37 горел свет, дверь открыта нараспашку, а до моих ушей донеслись голоса – один явно принадлежал бабушкиному воздыхателю, другой тоже мужской – незнакомый. Мы на цыпочках вошли в сени, и я отчетливо услышала:

– Я на- не для тебя ее на- привез! Не для энтова я на- в Москву ездил! У нас с ней любовь на-, а ты вмешиваешься! Я ей и колеса сделал, как она просила на-, а ты вмешиваешься! – возмущался Панкрат Захарович (он по обыкновению через слово употреблял частицу «на», пропуская слово, состоящее из таких звуков великого и могучего русского языка, которые в этических целях я обозначу как «икс», «игрек», «и» – краткое).

– Тебе чо-то на- коров мало? – возмущенно проговорил незнакомец осипшим (либо от долгого спора, либо от природы) голосом, тоже пропуская нецензурное слово в этических целях.

– Причем на- тут коровы?! А тебе баб мало на-?!