– Пусть, – пожала плечами Клава и досталаносовой платок. От чрезмерного волнения она очень сильно вспотела. – Я так давнолет не делала мужчинам подарки! В последний раз подарила мужу одеколон, ровнодесять лет назад, на его день рождения – и все. А я ведь уже ни на что ненадеялась: жила по инерции и знала, что мне уже ничего не светит. Вообщеничего. Никто даже комплимента ни одного не сделал, слова доброго не сказал. Явсю жизнь прожила в своей Сибири и понятия не имела, что человек, который будетменя любить, в Египте живет.

– Он лгун и обманщик, – я предпринялапоследнюю попытку убедить женщину в том, что сейчас она глубоко заблуждается, иэти заблуждения могут обойтись ей слишком дорого.

– А идеальных людей не бывает, – вопреки моиможиданиям ответила женщина. – Я вот только не знаю, что мне с Хасаном делать?!– Женщина посмотрела на араба влюбленным взглядом. – И почему судьба нас стобой разбросала за столько километров друг от друга? Может, мне тебя в Сибирьувезти?

– Нет, – замотал головой араб. – Я не знаюСибирь. Лучше ты будешь приезжать в Хургаду.

– Да на эти поездки денег не напасешься! А унас в Сибири хорошо: у меня дом частный. Большой, бревенчатый. Без мужикатяжело – воды наносить надо, дров нарубить.

– Ну, Клава, вы и нашли работника! Он, кромекак своим барахлом торговать, ничего не умеет. Его только можно в какой-нибудьларек посадить, сигаретами и шоколадками торговать. Да и то он часть выручкибудет утаивать. У египтян же в крови талант кого-нибудь дурить и обкрадывать.Да и куда его в Сибирь?! Он же там просто замерзнет. Этот альбатрос к морозамвообще не привык.

– А я на него унты надену, телогрейку, шапкумеховую, шарф повяжу. У меня хорошие унты после покойного мужа остались.Теплые, добротные. В них никогда нога не замерзнет. Хасан, у тебя какой размерноги? Интересно, а ты в унты моего покойного мужа влезешь?

Хасан захлопал своими роскошными ресницами ина время потерял дар речи. Его напарник подозрительно посмотрел на нас,моментально потерял к нам интерес и вернулся в свою лавку.

– Да у него нога, скорее всего, детская, – япосмотрела на грязные, изношенные до дыр ботинки араба. – Таких, как он, тольков «Детском мире» одевать надо. А наши мужики-сибиряки всегда крупные. У вас-то,наверно, муж богатырь был?

– Он сорок пятый размер обуви носил, – сгордостью ответила женщина. – Он был очень крупный мужчина. У него все былобольшое… И нога и… все остальное… – женщина не стала уточнять, что именно былобольшим у ее мужа, и скользнула взглядом по щуплой фигуре Хасана.

– А у этого и ступня маленькая, и всеостальное тоже, – заключила я.

– Да нос вроде ничего. Говорят, что если умужика нос большой, то ему всегда можно найти применение.

– Кому, носу? – не сразу поняла я Клаву.

– Да нет, мужику! Бывает, мужик мелкий на вид,а хозяйство на троих выросло. Про таких говорят, что он весь в корень пошел.

– Зачастую это ошибочное мнение. Иногда бываеттак, что, кроме большого носа, у мужика ничего и нет. Он только и умеет, чтоносом на диване клевать. Ой, Клава, я бы вам не советовала это сокровище везтив Сибирь – он к морозам не приучен. Умрет еще, чего доброго, от переохлаждения.Он снега-то никогда не видел. Испугается еще, разрыв сердца будет.

– Да я его укутаю потеплее, – заботливопроговорила сердобольная женщина. – Варежки теплые куплю. Топор дам, он мнедров нарубит, сложит их во дворе красиво. А я его чаем горячим поить буду. Мыбаньку растопим. Я его веничком по спинке похлопаю – всю дурь из него выбью.Буду потихоньку его к холоду приучать. У меня недалеко от дома прорубь есть, япостоянно в нее ныряю. После баньки распаренный выбегаешь и сразу в прорубьныряешь. Так хорошо! Красота! Я и Хасанчика приучу постепенно босиком по снежкубегать.

– Да какая ему прорубь?! Он же сразу пойдет надно. У него даже легкие не приспособлены к холоду. Он, кроме как на верблюдекататься, вообще ничего не умеет. А как же он там в Сибири без мечети-то будет?Ему молиться по нескольку раз в день нужно?!

– Да пусть себе молится, – махнула рукойразмечтавшаяся Клава. – Кто ж ему мешает? Уж пусть лучше мужик молится, чем побабам гуляет и водку пьет.

– Да они тут спиртного не пьют, – на всякийслучай объяснила я Клаве. – Они тут наркотиками балуются.

– Наркотиками?! – Клава посмотрела суровымвзглядом на явно уставшего от нашего диалога, растерянного Хасана и грозноспросила: – Хасанчик, ты что, наркотиками балуешься?! Наверное, колешься?

– Клава, да побойся Аллаха! – возмутилсяХасан. – Я не употребляю наркотики.

– Он только гашиш курит, – сказала я Клаве. –Они тут все любители гашиш покурить.

– Хасанчик, если я что узнаю, то пощады нежди. Поймаю и за яйца на первом попавшемся сибирском дереве повешу. Я с такимиделами не шучу, мне мужик в дом работящий нужен: чтобы дров наколол, воды изколодца принес, в постели был бы как рысак.

– О, это я умею, – обрадовался Хасан. И тут жепринялся себя нахваливать: – Это я умею! У меня это хорошо получается.

– Значит, ты рысак?

– Еще какой рысак!

– Не сломаешься? – настороженно спросилаКлава.

– Как это? – не понял Хасан.

– Я ведь десять лет мужика не видела, –призналась тучная Клава и улыбнулась испугавшемуся Хасану, который был вдвоеменьше и тоньше ее. – За стручок свой не боишься?

– Он стойкий перец, – я улыбнулась ивздрогнула: мне в очередной раз просигналил Ахмед.

Наконец, его терпение лопнуло. Он открыл окнои раздраженно закричал на всю улицу:

– Валя, я уже устал тебя ждать! Быстро садисьв машину!

– Ладно, мне пора, – я дружелюбно улыбнуласьКлаве. – Клава, думаю, что до Сибири вы Хасана вряд ли довезете. Бросьте его ипоезжайте в отель. Этот тюлень боится не только холода, но и настоящей любви. Уних здесь, в Египте, даже зима фальшивая, настоящего снега нет. Точно такие же уних фальшивые чувства.

– Я с этим экзотическим фруктом самаразберусь, – властно произнесла Клава и, войдя в роль будущей жены, по-хозяйскиспросила: – Слышишь, дружок, ты еще не передумал на мне жениться?