— А танцы будут? — поинтересовалась Мэри.

— А как насчет джентльменов? — встряла Сэл. — Гости всегда привозят с собой кучеров и лакеев.

— Насколько я понял, за ужином будет не более шести человек, — ответил Старлинг.

Миссис Купер разочарованно опустила плечи.

— Так мало! А я помню, когда семейным считался ужин, на котором присутствовало хотя бы пятьдесят человек.

Мисс Траск сунула записную книжку обратно в карман.

— Лучше мне вернуться наверх. Леди Эвелин наверняка попросит меня написать приглашения. Ведь я очень красиво пишу.

— Это может подождать до завтра, мисс Траск, — охладил ее пыл Старлинг. — Ее светлость собирается уезжать. Сегодня она везет подарки в приют. Сэм, вы будете ее сопровождать. Понесете свертки.

Синджон отер с пальцев масло, все еще раздумывая над тем, что заставило Эвелин устроить ужин и что за гости к ней приедут. Наверняка какие-нибудь скучные тетушки или кузины, натравленные на нее сестрами, искренне считающими, что действуют во благо.

Синджон отправился готовить экипаж.

Каким бы скучным ни был день, он все равно закончится наверху, в спальне, среди скомканных простыней.

Молодой человек нахмурился. Мысли о встречах с Эвелин стали навязчивой идеей, не оставляя его ни на минуту. Ему становилось все труднее и труднее не дотрагиваться до нее и не целовать в течение дня.

Даже сейчас, стоя на заднем дворе и поджидая экипаж, он испытывал совершенно неуместное возбуждение. Кажется, это стало его привычным состоянием, стоило только подумать об Эвелин, услышать ее голос, вдохнуть аромат ее духов в пустой комнате или подать ей завтрак. Сотни обыденных дел приобретали чувственный оттенок благодаря их с Эвелин тайне.

К моменту встречи Синджон испытывал такой чувственный голод, что просто не в силах был сдержаться и набрасывался на Эвелин, словно сумасшедший. Они занимались любовью по дюжине раз за ночь, и все равно ему было мало.

Он посмотрел на окошко их спальни, их маленького любовного гнездышка. Как долго это продлится? С Эвелин он продержался дольше, чем с любой другой женщиной. Несколько недель. Вскоре они устанут друг от друга. Ночей, проведенных вместе, будет все меньше и меньше.

Найдет ли себе Эвелин другого мужчину? С каждым днем мысль об этом беспокоила Синджона все сильнее.

Он вспрыгнул на запятки экипажа и подъехал к главному входу.

Он не был собственником или ревнивцем. Обычно он начинал терять интерес к любовнице, окончательно завоевав ее.

Но с Эвелин все было иначе. Ему было достаточно просто смотреть на нее спящую. Да и беседы с ней доставляли ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Ему хотелось знать, о чем она думает, хотелось прочитать малейшее изменение в выражении ее лица.

Как же неудобно и опасно испытывать подобные чувства к женщине! Тем более если она жена предателя.

Дверь отворились, и Эвелин начала спускаться по ступеням. Она поглядывала на Синджона из-под полей шляпки, стараясь не улыбнуться, а он думал лишь о том, как она красива и как сильно он ее хочет.

Эвелин старалась не смотреть на Сэма, придерживающего дверцу экипажа. И все же она чувствовала на себе его взгляд, заставляющий ее таять от желания. Эвелин ощущала запах шерсти, исходящий от его ливреи, и ей ужасно хотелось уткнуться лицом в его плечо, вдохнуть аромат его кожи, утонуть в его объятиях.

Прикосновение их затянутых в перчатки рук было благопристойным и бесстрастным, но у Эвелин все равно перехватило дыхание. Она не удержалась и взглянула на Сэма в надежде прочитать в его глазах желание, но только еле заметно взметнувшаяся бровь говорила о том, что есть Эвелин и Сэм.

Эвелин ощутила легкое разочарование, и ей стоило большого труда отпустить руку своего лакея и подняться в экипаж.

Эвелин почувствовала, как экипаж немного накренился, когда Сэм взобрался на запятки. Точно так же проседала постель, когда он приходил к ней в полночь и покидал с рассветом.

Чувственный вздох застрял в горле Эвелин. Насытится ли она когда-нибудь этим мужчиной? Она знаком приказала вознице трогать, и экипаж покатил по булыжной мостовой.

Эвелин посмотрела на свертки с постельным бельем, рубашками и халатами, что помогли собрать ей Сэл и Мэри. Она лично отпорола монограммы Филиппа с манжет, испытывая при этом какое-то злорадное удовольствие. Распарывая стежок за стежком, она радовалась тому, что какой-то бедняк будет носить дорогие рубашки ее мужа. Как бы разгневался Филипп, узнав об этом!.. Эвелин жалела лишь о том, что не может с такой же легкостью разорвать узы, связывающие ее с мужем, расторгнуть брак, словно его никогда и не было.

В последнее время Эвелин то и дело посещали мечты о небольшом коттедже на берегу моря с маленьким кусочком земли или о домике с соломенной крышей на берегу прозрачного ручья где-нибудь в сельской глубинке. Она прожила бы там остаток жизни вместе с Сэмом. Простое мирное существование. До тех пор пока она обнимает его по ночам и видит в течение дня, она счастлива.

Эвелин посмотрела на массивное золотое кольцо на безымянном пальце. Оно было сродни кандалам, накрепко приковавшим ее к мужу. Эвелин сняла кольцо с пальца и удивилась тому, как легко и свободно она почувствовала себя без него.

Она убрала кольцо в карман, вместо того чтобы снова надеть на палец.

Синджон подал Эвелин руку, чтобы помочь ей сойти на землю, стараясь не обращать внимания на то, как она закусила нижнюю губу, ощутив его прикосновение, и на реакцию собственного тела.

Низенький суетливый джентльмен сбежал по ступеням, чтобы встретить гостью. Он на ходу натягивал на себя сюртук из грубого домотканого сукна и бормотал под нос, как приятно ему видеть леди Эвелин. Из окон простого кирпичного дома на них смотрели бледные большеглазые дети.

Синджон пожалел о том, что у него в кармане нет мелочи или леденцов, чтобы порадовать несчастных. Он широко улыбнулся, и дети бросились врассыпную.

Он вытащил из экипажа тяжелый сверток.

— Как вы щедры, леди Эвелин! — закудахтал похожий на гнома джентльмен. Он посмотрел на Синджона и махнул рукой. — Зайдите за угол, там есть дверь.

Сам же он предложил Эвелин руку и повел ее по лестнице в дом.

Синджон обогнул строение и увидел распахнутую настежь дверь. Внутри девочка подметала пол. Она равнодушно посмотрела на Синджона и его ношу и отставила метлу в сторону.

— Идите сюда, — безрадостно произнесла она, словно знала, что в свертке окажется то же, что и обычно — рубашки и старое постельное белье.

А ведь ей наверняка хотелось найти там сладости и кружевные платья.

Синджон последовал за ней по скудно освещенному коридору, прислушиваясь к детским голосам и приглушенным шагам. Здесь было не слышно ни смеха, ни пения. Негоже детям жить в таком мрачном месте, несмотря на то что они накормлены, обуты и одеты. Синджон вспомнил, как, будучи ребенком, проводил целые дни на улице — удил рыбу, плавал или бегал по лесам в такие же погожие весенние деньки, — и пожалел, что живущие в приюте дети никогда не узнают такой свободы.