— Как странно, Прозоров… Всегда мечтала поменять жизнь, стать свободной и богатой… И вот в один день жизнь моя поменялась. Отчего же мне так грустно и неспокойно?

— Я когда в первый раз убил человека, у меня тоже с нервами что-то странное творилось… — откликнулся он.

— Да нет же! — Перебила Ада. — Об этой скотине я и не думаю… Тем более, это была необходимая самооборона…

— Ну, не совсем самооборона, — усмехнулся Прозоров. — Но, с другой стороны, хорошего человека спасла… Главное, чтобы достойный мотив присутствовал, веская причина… А у нас с тобой, Ада, мотивы очень веские. И теперь самое главное — постараться поменьше размышлять об этике и морали, ибо такие размышления — вещь чрезвычайно неприятная и чреватая. Ничто так не парализует волю к действию, как долгие беседы с собственной совестью.

— У женщин, Прозоров, совести нет, — сказала Ада.

— Вот как? — Прозоров косо взглянул на нее и замолчал.

Студил щеку легкий ветерок, дорога тянулась меж желтеющих полей, остатки утреннего тумана уползали к дальним опушкам.

— Вон там дорога поворачивает к дачам, — указывая на открывшийся впереди лес, сообщил Прозоров. — Но мы, пожалуй, срежем. Широкие пути ведут к погибели, а потому пойдем путем узким и тесным… Здесь где-то есть тропинка через поле…

— Священное Писание читаешь на ночь? — сворачивая вслед за ним на обочину, спросила Ада с иронией.

— Выборочно. Причем, исключительно в познавательных целях, — отчего-то смутившись и застеснявшись, поспешил оправдаться Прозоров.

Дачный поселок выглядел необитаемым, немногочисленное постоянное население его — московские пенсионеры и их внуки, по-видимому, еще мирно спали. Лениво тявкнула собака. Остановившись у некрашеного забора, Прозоров просунул руку в щель, отпер калитку.

Весь двор был усыпан золотой березовой листвой. Небольшой летний домик тусклыми окнами глядел на них из глубины участка. Снова дунул легкий ветерок, и облетающие листья с тихим шорохом заскользила меж ветвей.

— Постой, — вдруг сказала Ада, внимательно поглядев на Прозорова, и протянула руку к его лицу.

Он замер, подался вперед и почему-то закрыл глаза.

— Вот, глупый, — рассмеялась она, легко коснувшись пальцами его виска. — У тебя листок застрял в волосах… А он уже невесть что вообразил.

— Ничего я не вообразил, — хрипло сказал Прозоров.

— Вообразил и немедленно поменял свои планы. Решил сначала меня изнасиловать, а потом уже задушить и утопить в болоте… Да ты просто маньяк, Прозоров! С виду такой благопристойный, воспитанный…

— Ада, у тебя довольно оригинальный и разнообразный провокаторский дар! — Прозоров, нагнувшись, шарил рукой под крыльцом. — То глухонемой прикинешься, то мыслишки мне разные подбрасываешь… Пожалей старика…

Он выпрямился и рассеянным взглядом оглядел строение, пытаясь определить то место, куда хозяин мог запрятать ключи.

— Ты не старик, Прозоров, — покачала головой Ада. — Далеко не старик… И уж поверь мне, но настоящая твоя жизнь только начинается…

— Ада, я не люблю, когда женщина выступает в роли доморощенной прорицательницы, — перебил он. — Это удел женщин ограниченных. Ты же… ты же…

— И что я же?

— Ты… другая. Не знаю, как это поточнее выразить…

— Я тебе помогу. Загадочная, неповторимая, влекущая, прекрасная, единственная…

— Все верно, — тихо произнес Прозоров. — Все именно так…

Связка ключей обнаружилась внутри железного ящика с газовыми баллонами, стоявшего у стены дома.

Ада и Прозоров вошли на террасу, в грустную нежилую пустоту.

— Наконец-то… Боже мой, как же я устала, — присаживаясь на край деревянной самодельной кровати, произнесла она. — Устала и замерзла.

— Ты пока посиди и отдохни, — сказал Прозоров. — А я мигом…

Он вышел во двор, осмотрелся. Ага, вот в том сарайчике, кажется, была нагревательная установка с душем.

Через считанные минуты Прозоров разжег печурку, плотно набил ее березовыми поленьями, приоткрыл поддувало. Внутри весело загудело пламя, отсветы его заплясали на полу.

Прозоров сидел рядом на низенькой табуретке, приложив ладони к покатым бокам печки. Им овладела какая-то светлая рассеянная задумчивость, будто он вышел за пределы реальности и, казалось, само время обтекает его со всех сторон, а его жизнь остановилась и застыла в полной и покойной неподвижности.

Он заставил себя отринуть это блаженное, томное оцепенение, столь нейсвойственное ему, подбросил еще несколько поленьев, затем, открыв кран, подставил ладонь под теплую струйку воды. После вернулся в дом.

Ада, накрывшись коротким хозяйским полушубком, уже глубоко спала, по-детски посапывая и подтянув колени к животу. Не найдя ничего подходящего, чтобы укрыть ее, Прозоров поднялся на второй этаж, снял со стены большую медвежью шкуру и, стараясь не стучать каблуками, медленно спустился по крутой лестнице. Убрал полушубок и накрыл Аду тяжелой и теплой шкурой. Затем осторожно снял с ее ног сырые ботинки, присел на край постели и бережно заключил в ладони ее маленькие озябшие ступни. Он был совершенно один, звенящая тишина обступала его со всех сторон, он слышал только глухой шорох собственной крови, пульсирующей в затылке. На какое-то недолгое мгновение он расслабился и, утратив над собой контроль, впустил в свое сердце внезапно возникший тихий позыв жалости и нежности к этой слабой, обиженной, одинокой, и, в сущности, беззащитной женщине. А когда опомнился и попытался взять себя в руки, было уже поздно — эта всеобъемлющая нежность и жалость уже переполняли все его существо…

— Прозоров, — не открывая глаз, сонно сказала Ада. — Не бросай меня, Прозоров…

Прозоров улыбался в полусне, чувствуя, как широкий поток закатного солнечного света падает из окна на его лицо, прозрачно и жарко проникает сквозь сомкнутые веки, и в этом горячем расплавленном мареве медленно всплывают и опадают на радужной оболочке глаз волшебные ворсинки…

— Прозоров, не притворяйся, — Ада тихо провела ладонью по его щеке. — Я же вижу, ты давно не спишь. У тебя веки дрожат…

Иван Васильевич открыл глаза. Никакого закатного солнца не было и в помине. Тусклые сумерки наполняли холодную комнату.

— Вот какой ты негодяй, Прозоров, — положив голову на его плечо, укоризненно проговорила Ада. — Воспользовался минутной слабостью беззащитной женщины. Наивной девочки, можно сказать…

— Ну, насчет наивной девочки я бы мог поспорить… — откликнулся Прозоров, чувствуя в себе спокойную и уверенную силу. — Признаться, более искушенной и распутной любовницы я в жизни не встречал.

— Не смущай меня, Прозоров. Можно подумать, что до сих пор ты спал исключительно с добропорядочными домохозяйками. Или с завучами средней школы…

— Может быть, и так, — неопределенно сказал Прозоров.