потерял счет времени и не знал, сколько его прошло, когда Нари снова заговорила.

— Что ты рисуешь?

Не отрывая глаз от рисунка, Али сказал:

— Просто планирую, что посадить в саду.

— Тебя в Цитадели учили садоводству?

— В Цитадели я узнал о растениях самое главное — если тебе нужно выпрыгнуть из окна, то не приземляйся в колючие кусты. Садоводство, фермерство… с этим я познакомился в Бир-Набате.

Нари нахмурилась:

— Я думала, тебя послали туда возглавить гарнизон.

Ах да, старая ложь его отца.

— Не совсем, — ответил Али, не желая сейчас касаться некрасивых семейных тайн. — Бир-Набат построен на руинах человеческого оазисного городка, и я пытался восстановить их ирригационные системы. Можешь мне поверить… в последние несколько лет я больше времени проводил, думая о растениях и урожаях, чем о методах обучения Цитадели.

— Фермер Ализейд аль-Кахтани. — Нари снова улыбнулась. — Ох, непросто мне это представить.

— Уже скорее каналокопатель Ализейд аль-Кахтани. Светская жизнь, о которой мечтает каждый принц.

Она продолжала разглядывать его.

— Но тебе ведь там нравилось.

Али почувствовал, что улыбка сходит с его лица.

— Да.

— Ты хочешь вернуться?

«Я не знаю». Али отвернулся. Ее темные глаза смотрели на него оценивающим взглядом, чрезмерно оценивающим. Может быть, Нари считает его беспробудным лжецом, но Али знал, что он не лжец, в особенности когда дело касалось Нари.

Однако вопрос остался без ответа. Если откровенно… Али не знал. Сама идея о возможности выбора была ему совершенно чужда. Людям вроде Али никогда не позволялось самим принимать решения такого рода.

— Я хочу того, что будет наилучшим решением для моей семьи, — сказал он наконец.

После этих его слов наступило долгое молчание, единственный звук производили капли дождя, падающие с листьев. Али был готов поклясться, что он чувствует тяжесть взгляда Нари, но она не стала осуждать его за уклончивый ответ или реагировать на него саркастическим замечанием.

— Вероятно, в этом месте опасно заявлять о своих желаниях, — пробормотала она.

— Да, — без лишних слов согласился он.

— Дай-ка я посмотрю. — Она выхватила листок и рук Али и подтолкнула его локтем подальше по скамье, чтобы освободить место для себя.

— Художник из меня никакой, — проговорил он.

— Это верно. Но мне все понятно. — Она наклонила лист к нему. — Целительные травы? — спросила она, вслух читая арабскую подпись.

— Я понимаю, что сад в первую очередь для отдыха… ну, для твоих пациентов, чтобы они могли расслабиться. — Али показал на свой рисунок кипариса. — А потому мы посадим кучу деревьев для тени, цветы, поставим качели, кресла… построим новый фонтан. Но если у нас будет место, то мы сможем посадить и какие-нибудь целебные растения для твоих нужд. Тут есть подходящее местечко для травяной клумбы.

— Это называется практичностью гезири. — Нари склонилась над листом пергамента между ними. Она была теперь так близко от Али, что он видел блеск влаги на ее лице. Несколько прядок волос выбились из-под косынки и прилипли к влажной коже. Он резко втянул в себя воздух, поймал запах кедровой золы, который она подвела брови, жасмина, вплетенного в ее волосы.

Она подняла взгляд на звук его дыхания. Их взгляды встретились, и тут она, казалось, вспыхнула, на ее лице появилось смущенное выражение — а он и не подозревал, что всегда уверенная в себе Бану Нахида может смущаться.

Она поспешила откашляться:

— Это апельсиновое дерево?

— Что?.. Апельсиновое… да, — пробормотал, запинаясь, Али, который еще не пришел в себя от близости к ней. — Я подумал, мы могли бы перенести сюда саженец из рощи твоего дядюшки в дворцовом саду. Или какое-нибудь другое дерево, — добавил он. Думать было трудно, когда Нари так внимательно смотрела на него. — Лимон или лайм — что угодно, тебе решать.

— Нет… апельсин подойдет идеально. — Нари задумалась на мгновение. — Как это предусмотрительно с твоей стороны.

Али, чувствуя себя глуповато, потер свой затылок:

— Тебе вроде бы нравилось.

— Конечно, мне нравится. Его корни колотят незваных гостей по задницам. — Теперь она улыбнулась ему с большей теплотой, ее глаза смотрели на него озорным взглядом, отчего сердце у него забилось сильнее. — Я бы никогда не подумала, что и у тебя такие же приятные воспоминания.

Аллюзия на их злосчастное воссоединение не прошла мимо него.

— Мне не следовало быть там, куда меня не приглашали, — сказал как можно дипломатичнее Али.

— Я смотрю, ты мудреешь на глазах, — сказала Нари, возвращая ему рисунок. — Может быть, мне удастся обмануть Каве — уговорить его прийти в мою апельсиновую рощу, а там его проглотит земля.

— Что — его визит был так плох?

Нари нахмурилась:

— Ненавижу его манеру говорить со мной… многие из них так говорят. Будто я это полудикое дитя, а им нужно меня очистить и защитить. Люди вроде Каве предпочли бы, чтобы я была безмолвной иконой, которую они могли бы почитать, а не лидером, реально бросающим им вызов. Меня это бесит.

— Я не думаю, что у них на уме мысли о том, как понадежнее тебя защитить, — сказал Али, вспоминая их посещение Храма и ужас, потрясший священников и Каве, когда Нари сообщила им о своем плане. — Я думаю, они боятся. Я думаю, ты не только бросаешь им вызов, ты делаешь нечто большее.

— И что ты имеешь в виду?

— Ты пристыживаешь их.

— Каким образом? Я на каждом дурацком повороте проявляю дипломатичность!

— Да-да, ты и твоя знаменитая дипломатичность. Ты так дипломатично пришла в храм дэвов и так дипломатично закрыла страницу многовековых заблуждений касательно шафитов. Тех заблуждений, которые долго лелеют, чтобы иметь возможность смотреть на других свысока и в то же время считать себя праведниками. Люди плохо относятся к такой дипломатичности, — сказал Али, вспоминая найденные ими кости убитых целителей Нахид в развалинах аптеки. У него и его народа была своя история, с которой нужно считаться.

На несколько мгновений его слова повисли в воздухе. Но потом Нари самым невозмутимым и саркастическим тоном, какой он слышал, сказала:

— Ты, я смотрю, и в самом деле набрался религиозности в Ам-Гезире, да? Той религиозности, которой набираются голосослушанием и пустынехождением?

— Я пытаюсь помочь. Ты ведь это понимаешь?

— Понимаю. — Она вздохнула и, невзирая на мимолетное смущение, недавно испытанное ими обоими, пододвинулась к нему еще ближе, села, подтянув колени к груди, стряхнула капли воды со своей чадры на поросшую мхом влажную землю. — Кстати, этот дождь — твоих рук дело?

От этого неожиданного вопроса у него мурашки страха побежали по телу.

— Нет, конечно.

— Жаль. — Нари посмотрела на него, и в ее темных глазах он не увидел ни обвинения, ни шутливости. Ничего, кроме