Правда, сами условия ссылки ставили под угрозу надежды на возвращение к политической жизни. Раньше можно было физически вымереть, как вымерли в свое время народовольцы. Перечислив большевиков, отбывающих ссылку в особенно тяжелых условиях, авторы одного из обращений делают вывод: «помимо мер изоляции тут имеется и другой, более грубый примитивный расчет: поставить людей в заведомо тяжелые, непереносимые условия, обречь их на физические пытки»[363]. Особенно беспокоила оппозиционеров болезнь Троцкого, который страдал в Алма-Ате малярией. Л. Сосновский, требуя перевода Троцкого в место с более здоровым климатом, утверждал: «всякая оттяжка перевода будет означать, что люди сознательно идут на создание нового дела „Сакко и Ванцетти“, только уж на советской земле.»[364] Сакко и Ванцетти — американские анархисты, которых незадолго до этого казнили несмотря на широкую кампанию международных протестов. Нелестное для лидеров ВКП(б) сравнение с американскими палачами беспокоило. А то как и вправду умрет? Скандал мог потрясти партийную толщу, тем более, что немало партийцев продолжало читать листовки троцкистов, в которых говорилось, например: «Товарищи! В советских тюрьмах сидят коммунисты… ГПУ не может быть судьей внутрипартийных споров»[365].

Но с Троцким нельзя было примириться просто так. Его фракция считала необходимым восстановить положение путем исправления оппортунистических ошибок руководства, глубоких реформ и даже «путем новых революционных потрясений»[366]. Под потрясениями, конечно, понималась не революция троцкистов против власти нынешнего руководства. Просто оппозиционеры считали, что без них партия не справится с социальным кризисом, доведет дело до катастрофы, напоминающей обстановку гражданской войны. Каменев, который вместе с Зиновьевым и своими сторонниками стучался назад в партию, считал необходимым смену партийного руководства в момент кризиса. Без старых лидеров ВКП(б) по его мнению не могла проводить левый курс компетентно. В воздухе снова повеяло военным коммунизмом. Каменев говорил о Троцком: он «будет сидеть в Алма — Ате до тех пор, пока за ним не пришлют экстренный поезд, но ведь когда этот поезд пошлют, положение в стране будет таким, что на пороге будет стоять Керенский…»[367] На первый взгляд последующие события доказывают наивность такого сценария, нарисованного Каменевым. Но опыт революционеров подсказывал, что недовольство масс в мгновение ока превращает немногочисленные группы в массовые партии. И ведь социальная катастрофа в СССР действительно разразится всего через два — три года. И угроза интервенции будет всерьез рассматриваться Сталиным и его ближайшими соратниками. Но им удастся удержать ситуацию под контролем самим, без Троцкого. А если бы не удалось, то рушащийся партийный режим не смог бы оттолкнуть руку, протянутую старым революционером — коммунистом. Каменев не учел, что Сталин позаботится о том, чтобы массовое недовольство не обрело вождей.

Оппозиционеры внимательно следили за начавшейся борьбой между правыми и Сталиным, и их симпатии были на стороне последнего. По существу он превращался в троцкиста. «Если Сталин капитулирует (в решительную) перед правыми, то движение пройдет мимо него, и Троцкий окажется вождем партии…»[368], — комментировали левые борьбу на июльском пленуме. Они понимали — кризис НЭПа породил мощный социальный процесс, направленный против имущественных элит. Его может возглавить или Сталин, или Троцкий. И если они потерпят поражение, рухнет сама большевистская диктатура.

В словах Каменева о «поезде» хорошо видно различие его позиции с линией Троцкого. Троцкисты готовы вернуться в партию после того, как ее лидеры признают правоту левых. Зиновьев и Каменев считают, что ждать нельзя, нужно поддержать наметившийся левый поворот изнутри.

Пока Зиновьев и Каменев ждали ответа на их просьбу о восстановлении в партии, зиновьевцы вели работу по восстановлению позиций этой группы в парторганизациях: «К нам относятся хорошо. Упреков, что потеряли лицо и т. п. нет. Внимательно присматриваются. Где возможно, стараются выдвигать наших ребят в бюро ячеек, бюро коллективов… Весте с этим нужно отметить, что когда выступает наш парень, то сейчас же водворяется тишина, и аудитория слушает весьма с большим вниманием»[369] — сообщалось в одном из писем Каменеву.

Переход Сталина на полутроцкистские позиции породил у Бухарина опасение, что «левые» могут объединиться со Сталиным в борьбе против «правых». Бухарин, как и левые оппозиционеры, недооценивал способности Сталина и думал, что он не сможет управлять страной сам, без сильных идеологов и опытных политиков. Раз речь идет о разрыве Сталина с Бухариным и Рыковым, их нужно кем — то заменить. А таких же крупных фигур в окружении Сталина не было. Не собирается ли Сталин привлечь к работе вождей левой оппозиции, с которыми он сблизился идейно? Желая предотвратить этот гипотетический поворот, Бухарин 11 июля встретился с Каменевым и довольно откровенно изложил ему подноготную борьбы в Политбюро. Каменев тщательно зафиксировал все сказанное. Бухарин говорил, что «разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезнее всех бывших разногласий с Вами»[370]. Он считал, что в условиях возникшего равновесия обе стороны будут апеллировать к оппозиции. Но это возможно при равенстве сил, а Бухарин признает, что Ворошилов, Орджоникидзе и Калинин уже «изменили» ему.

Бухарин обвинял Сталина в том, что он — «беспринципный интриган, который все подчиняет сохранению своей власти». Они к этому времени уже разругались с ним до обвинений друг друга во лжи («до врешь и лжешь»).

Бухарин то утверждал, что линия Сталина будет бита, то признавался, что он в трагическом положении, за ним ходит ГПУ. На Каменева еще формально полновластный коммунистический лидер произвел «впечатление скорее обреченности»[371]. Обращение Бухарина к Каменеву уже было жестом отчаяния, так как по своим взглядам в это время левые были гораздо ближе к Сталину. Жизнь снова сблизит левых и правых оппозиционеров только после того, как сталинские преобразования дадут результаты — в 30–е гг.

Запись разговора Каменев послал Зиновьеву, но через секретаря Каменева Швальбе она в октябре попала к Троцкому. Троцкисты сделали из сенсационного материала листовку и стали ждать удобного момента для ее опубликования. Эта бомба могла взорвать любое соглашение между Сталиным и Бухариным, так как содержала все самое обидное, что мог сказать Бухарин о Сталине и его союзниках.