class="p1">В распредпункте он получил позывной Ворон и был направлен к казакам Козицына, которые в Луганске контролировали буферную зону вдоль границы. Вот там-то он и насмотрелся на всякую пьянь и рвань, жаждущую поживиться на войне. Но это было полбеды. Настоящей бедой стало повальное самоуправство казаков, устроивших на подконтрольной территории грабёж и террор.

И пока эти бандиты набивали карманы и глумились над населением, все тяготы войны тащили на себе луганские ополченцы.

И отвратительнее всего в той атмосфере разгула преступной безнаказанности была позиция казачьей верхушки, узаконившей повальный разбой, воровство, вымогательство, и мародёрство. Отлично зная обо всех преступлениях подчинённых, сам Козицын, наслаждаясь чувством собственного превосходства и вседозволенности, громко объявил казаков привилегированным сословием. Атаман обожал высопарно потрындеть с высокой трибуны в окружении одетых с иголочки пузатых есаулов с лоснящимися сытыми рожами.

Всё, как в той поговорке: куда ни кинь, всюду клин. И не удивительно, что, в конце концов, лугончане не шуточно разозлились на «казаков» и, не желая более терпеть грабёж, унижения и жестокие помыкания, откровенно ждали нацгвардию, наивно считая, что она освободит их от распоясавшихся бандитов.

Честно сказать, после рассказа Ворона захотелось выжрать водки и забыться. Неужели когда-нибудь этот запредельный бардак в Донбассе закончится? Потом мы перекинулись мнениями и решили, что Ворон нам подойдёт. Пусть принимает танковое орудие.

В тот же вечер с запиской от Захарченко пришёл парень 27 лет с позывным Стерх. Как выяснилось, он служил водителем в штабе и, когда узнал про нас, начал проситься у шефа перевестись в наш отряд.

Перед нами стоял крепкий молодой мужик среднего роста с кудлатой русой шевелюрой, которая придавала лицу несколько бесшабашный вид, если бы не неизгладимая печать перенесённого душевного страдания в больших серых глазах. Но упрямо сжатый рот и нервные ноздри небольшого прямого носа говорили о том, что страдания не сломали его, а наоборот придали силы и злости.

Судьба Стерха была и простой, и трагичной. До войны он шесть лет отработал на шахте бульдозеристом. В самом начале боёв в его дом в окрестностях донецкого аэропорта попал гаубичный снаряд. Он пришёл с работы, а вместо дома увидел дымящиеся развалины, среди которых лежали искалеченные и обгоревшие тела его жены, малолетних детей и престарелой матери. После недельного запоя он собрал скромные пожитки и записался в ополчение. Так у нас появился новый механик-водитель.

Я смотрел на новичков и не переставал удивляться тому, что где-то там наверху точно кто-то нажимает нужные кнопки. Трудно поверить, но буквально за сутки мы получили новый экипаж танка.

Теперь предстояло важное и нужное дело – дать им личную броню. И, чтобы убедить их в необходимости такой процедуры, я завёл их в гараж и дважды выстрелил себе в голову. Когда они отошли от потрясения, я объяснил им, в чём тут дело. Взрослые мужики сначала обалдели, а потом обрадовались, как дети. Пришлось их немного осадить, предупредив о строжайшей секретности и уникальности этого феномена. Они немного остыли, и я спокойно обработал их «композитором».

Прошлиуже три недели, как мы вернулись из рейда. Время тянулось в томительном ожидании. Бойцы выспались, отдохнули, отъелись и сбросили усталость от прошлых приключений. Переделав все дела, они бестолково слонялись по двору, без дела болтали, шушукались и явно тяготились вынужденным бездельем. По этому поводу общее мнение угрюмо пробурчал слишком умный Док:

– Человек без дела, что птица без крыльев, гадить может, а летать нет. К тому же лично у меня безделье вызывает приступы мук совести.

Несмотря на то, что посоветовал страдальцу ударить по мукам совести крепким оздоровительным сном, я был полностью с ним согласен. Всю последнюю неделю мы только и делали, что жрали и спали. А как показывали и история, и личный опыт, хуже безделья для воинов ничего и быть не может, ведь даже самое сильное и дисциплинированное войско, расслабившись от нечего делать, моментально превращается в оголтелую банду. Естественно, к нам умным и хорошим это не относилось, но всё же…

Не скучал только Дитрих, который, как хомяк таскал и таскал отовсюду всякую всячину. Наши машины постепенно наполнились коробками и упаковками с харчами, водой и бытовыми мелочами, а главное – боеприпасами.

Вместе с тем с юга поползли тревожные слухи, и, коротая время в курилке, мы подолгу обкашливали обстановку на фронте.

Ситуация в южном секторе опасно обострилась ещё в мае, когда Бор только прибыл в Донбасс. Тогда укры устремились вдоль южной окраины мятежной территории к границе, желая охватить Новороссию с юга и отрезать её от России. Однако то украинское наступление сорвалось из-за разгрома 51 отдельной мотобригады. Противник начал перебрасывать и перемещать войска, затыкая дыры, из-за чего наступление пришлось перенести на конец июня. Потом был потрясающий разгром карателей на западном фронте.

Для руководства Новороссии планы украинского командования не являлись секретом, поэтому силы ополчения начали сосредотачиваться на южном направлении. Пытаясь хоть как-то противодействовать повстанцам, утратившие превосходство и потенциалвояки решили блокировать дороги. Но эта операция опять не удалась из-за несогласованности действия силовиков, карательных батальонов и спецназа.

После ряда неудачных попыток прорыва к границе стало очевидно, что непреодолимыми препятствиями для наступающих являются два ключевых участка обороны: высота 277,9 или Саур-Могила, а также город Дмитровка с его тремя мостами через реку Миусс.

Мы немало удивились, узнав, что в разгар украинского наступления Дмитровку защищали всего 300 ополченцев с двумя БТРами, а Саур-Могилу – 50 бойцов с одним БТРом. Вот эти отчаянные, упрямые и мужественные парни и встали на пути вооружённого до зубов врага.

В атаку на Саур-Могилу украинских вояк водил лично генерал Муженко, который от самоуверенности или по глупости забыл все уставы и наставления. Совсем обнаглев от невежества и презрения, он начал штурм без разведки и подготовки. Но, как всегда, недооценка противника приводит к плачевному результату. Не стало исключением и то наступление. На помощь ополченцам из Донецка подошли всего два танка и наглые укры с позором бежали, а Саур-Могила осталась за защитниками.

В Киеве, истерично стуча кулаками по столам, требовали побед, и генералам ничего не оставалось делать, как продолжить наступление по самым невыгодным путям, обойдя Саур-Могилу и в Дмитровку. Они кое-как просочились за реку Миусс, но там их опять ждал провал, и окружённый украинский десант попал в плен. Однако из Киева по-прежнему истошно требовали побед, и, утерев разбитые носы, укры попёрли вперёд, как одержимые. После упорных боёв и большой крови им удалось ворваться в Довжанский и Краснопартизанск и пристрелять дороги, связывающие Луганск и Россию. Именно тогда