— Это на потом, — говорит он. — Сюда будет капать воск.

Я надеваю картонку на свечу и кладу ее на колени.

— А твоя мама и Эбби придут?

Он показывает на хор. И я вижу Эбби и маму Калеба в центре помоста. Они улыбаются и смотрят на нас. Его мама лучится счастьем, стоя рядом с Эбби. Мы с Калебом одновременно поднимаем руки и машем. Эбби тоже хочет помахать, но мама удерживает ее руку. К пульту уже подошел дирижер.

— У Эбби музыкальный талант, — шепчет Калеб. — Мама говорит, она всего два раза с ними репетировала и уже все запомнила.

Первый гимн — «Вести ангельской внемли».

Хор исполняет еще несколько хоралов, а потом пастор произносит искреннюю и глубокую проповедь об истории Рождества и о том, что значит для него эта ночь. Красота его слов и благодарность, с которой он говорит о рождении Христа, трогают меня до глубины души. Я держу Калеба под локоть, и в глазах у него тепло и доброта.

Хор запевает «Мы три волхва». Калеб наклоняется ко мне и шепчет:

— Пойдем на минутку на улицу.

Он берет мою свечу, и мы выходим из церкви. Стеклянные двери закрываются, и нас окутывает ночная прохлада.

— Зачем мы ушли? — спрашиваю я.

Он наклоняется и нежно меня целует. Я тянусь к нему и дотрагиваюсь до его прохладных щек, отчего его губы кажутся еще теплее. Возможно ли, что каждый его поцелуй будет таким же волшебным и необыкновенным?

Он поворачивает голову и прислушивается.

— Начинается.

Мы неторопливо обходим церковь. Над нами возвышаются стены и колокольня. Узкие окна не пропускают свет, но это потому что они застеклены витражами.

— Что начинается? — спрашиваю я.

— Там темно, потому что служки прошлись по рядам и задули свечи, — отвечает он. — Но ты слушай.

Он закрывает глаза. И я тоже закрываю. Сначала голоса совсем тихи, но все же я их слышу. Поет не только хор, весь приход.

— Ночь тиха… ночь свята.

— Сейчас только двое на помосте держат зажженные свечи. Только две свечи. Остальные еще свои не зажгли. — Он протягивает мне свечу. Я берусь за самый низ и чувствую над пальцами картонный диск. — Эти двое с зажженными свечами идут по центральному проходу; один зажигает свечи в левом ряду, а другой — в правом.

— В яслях дремлет дитя…

Калеб достает из кармана рубашки коробок спичек, отрывает одну и чиркает ею. Он зажигает свою свечу и гасит спичку.

— Сейчас те, кто сидит в первых двух рядах ближе к проходу, поворачиваются к соседу и помогают ему зажечь свечу.

— Светлый ангел летит с небес…

Калеб подносит мне свечу. Я наклоняю свою и приближаю фитиль к пламени, пока тот не вспыхивает.

— Одна за другой загораются свечи. Сначала один ряд, потом второй… От прихожанина к прихожанину, медленно, и торжественность нарастает. Ты сидишь и ждешь, когда же придет твоя очередь.

Я смотрю на маленькое пламя своей свечи.

— Счастья ждут все сердца…

— Постепенно пламя доходит до последних рядов, и весь зал наполняется светом.

— Вам родился Христос, вам родился Христос…

— Посмотри наверх, — тихо произносит он.

Я смотрю на витражное окно. Изнутри просачивается теплое сияние. Стеклышки переливаются всеми оттенками красного, желтого и синего. Я стою, затаив дыхание, и слушаю гимн.

— Ночь тиха… ночь свята.

Гимн повторяют еще раз. Наконец в церкви и на улице наступает полная тишина.

Калеб наклоняется и тихонько задувает свечу. Я задуваю свою.

— Как хорошо, что мы вышли, — говорю я.

Он притягивает меня к себе и нежно целует, касаясь моих губ губами всего на мгновение.

Все еще обнимая его, я отстраняюсь и спрашиваю:

— Но почему ты не захотел, чтобы я увидела церемонию?

— За последние несколько лет я никогда не чувствовал себя так спокойно, как в то мгновение, когда загоралась моя свеча. Всего на долю секунды я снова становился счастливым. — Он привлекает меня ближе, утыкается подбородком мне в плечо и шепчет мне на ухо: — В этом году мне хотелось, чтобы в этот момент рядом была только ты.

— Спасибо, — шепчу я в ответ. — Это было прекрасно.

Рождественская служба окончена. Двери церкви распахиваются. Уже за полночь, люди устали, но на их лицах счастливая безмятежность и радость. Большинство возвращаются в машины молча, но некоторые обмениваются искренними пожеланиями счастливого Рождества.

Рождество.

Мой последний день.

Джеремайя придерживает дверь, выпуская нескольких прихожан, а потом подходит к нам.

— Я видел, как вы улизнули, — говорит он. — Пропустили самое интересное.

Я смотрю на Калеба.

— Мы правда пропустили самое интересное?

— Я так не думаю, — отвечает он.

— Нет, не пропустили, — с улыбкой говорю я Джеремайе.

Джеремайя пожимает Калебу руку, а потом обнимает его.

— Счастливого Рождества, друг.

Калеб молчит. Он просто обнимает Джеремайю, закрыв глаза.

Тот похлопывает его по плечу и бросается обнимать меня.

— И тебя с Рождеством, Сьерра.

— С Рождеством, Джеремайя.

— Увидимся утром, — говорит он и возвращается в церковь.

— Нам пора возвращаться, — говорит Калеб.

Словами не объяснить, как много сегодняшний вечер значил для меня. Мне хочется сказать Калебу, что я люблю его. Сейчас самое подходящее время и место, ведь я только что сама это поняла.

Но я не могу произнести эти слова. Это несправедливо по отношению к нему: услышать мое признание и тут же со мной разлучиться. Если я произнесу эти слова, они отпечатаются в моем сердце. Всю дорогу домой я не смогу больше думать ни о чем.

— Жаль, что нельзя остановить время, — говорю я. Это лучшее, что я могу сказать.

— Я тоже об этом жалею. — Он берет меня за руку. — Так что же дальше? Как думаешь?

Я бы хотела, чтобы он сам ответил на этот вопрос. Просто пообещать созваниваться — этого кажется мало. Мы будем созваниваться, но что еще?

Я качаю головой.

— Я не знаю.

Когда мы возвращаемся на базар, Калеб целует меня и поворачивается, чтобы уйти. Сейчас самое время начать забывать друг о друге. Не будет никакого рождественского чуда. Я не останусь в Калифорнии, и никто не гарантирует, что у этой истории будет продолжение.